— Что это такое: высшая мера?
И сосед ответил:
— Не знаю.
Глашатай взмахнул бумагой и продолжал:
— «…Согласно статье семнадцатой закона от тридцатого апреля, облекающего неограниченной властью делегатов и их помощников, борющихся с мятежниками, объявляются вне закона лица…»
Он выдержал паузу и продолжал:
— «…имена и клички коих приводятся ниже…»
Все прислушались.
Голос глашатая гремел теперь как гром:
— «…Лантенак, разбойник…»
— Да это наш сеньор, — прошептал кто-то из крестьян.
И по толпе пробежал шепот:
— Наш сеньор!
Глашатай продолжал:
— «…Лантенак, бывший маркиз, разбойник. Иманус, разбойник…»
Двое крестьян исподтишка переглянулись:
— Гуж ле Брюан.
— Да это Синебой!
Глашатай читал дальше:
— «…Гран-Франкер, разбойник…»
Снова раздался шепот:
— Священник.
— Да, господин аббат Тюрмо.
— Приход его тут недалеко, около Шанеля; он священник.
— И разбойник, — добавил какой-то человек в колпаке.
А глашатай читал:
— «…Буануво, разбойник. Два брата Деревянные Копья, разбойники. Узар, разбойник…»
— Это господин де Келен, — пояснил какой-то крестьянин.
— «…Панье, разбойник…»
— Это господин Сефер.
— «…Плас-Нетт, разбойник…»
— Это господин Жамуа.
Глашатай продолжал чтение, не обращая внимания на комментарии слушателей.
— «…Гинуазо, разбойник. Шатенэ, кличка Роби, разбойник…»
Какой-то крестьянин шепнул другому:
— Гинуазо — еще его зовут Белобрысый, а Шатенэ из Сент-Уэна.
— «…Уанар, разбойник…» — выкрикивал глашатай.
В толпе зашумели:
— Он из Рюйе.
— Правильно, это Золотая Ветка.
— У него еще брата убили при Понторсоне.
— Того звали Уанар-Малоньер.
— Хороший был парень, всего девятнадцать минуло.
— А ну, тише! — крикнул глашатай. — Скоро уж конец. «…Бельвинь, разбойник. Ла Мюзет, разбойник. Круши Всех, разбойник. Любовинка, разбойник…»
Какой-то парень подтолкнул девушку локтем под бок. Девушка улыбнулась.
Глашатай заканчивал список:
— «…Зяблик, разбойник. Кот, разбойник…»
Крестьянин в толпе пояснил:
— Это Мулар.
— «…Табуз, разбойник…»
Другой добавил:
— А это Гоффр.
— Их, Гоффров, двое, — заметила женщина.
— Два сапога пара, — буркнул ей в ответ парень.
Глашатай тряхнул бумагой, а барабанщик пробил дробь.
Глашатай продолжал:
— «…Где бы ни были обнаружены все вышепоименованные, после установления их личности они будут немедленно преданы смертной казни…»
По толпе снова прошло движение.
А глашатай дочитал последние строки:
— «…Всякий, кто предоставит им убежище или поможет их бегству, будет предан военно-полевому суду и приговорен к смертной казни. Подписано…»
Толпа затаила дыхание.
— «…подписано: делегат Комитета общественного спасения Симурдэн».
— Священник, — сказал кто-то из крестьян.
— Бывший кюре из Паринье, — подтвердил другой.
А какой-то буржуа заметил:
— Вот вам, пожалуйста, Тюрмо и Симурдэн. Белый священник и синий священник.
— Оба черные, — сказал другой буржуа.
Мэр, стоявший на балкончике, приподнял шляпу и прокричал:
— Да здравствует Республика!
Барабанная дробь известила слушателей, что чтение еще не окончено. И в самом деле, глашатай поднял руку.
— Внимание, — крикнул он. — Вот еще последние четыре строчки правительственного объявления. Подписаны они командиром экспедиционного отряда Северного побережья, то есть командиром Говэном.
— Слушайте! — пронеслось по толпе.
И глашатай прочел:
— «…Под страхом смертной казни…»
Толпа притихла.
— «…запрещается оказывать, согласно вышеприведенному приказу, содействие и помощь девятнадцати вышепоименованным мятежникам, которые в настоящее время захвачены и осаждены в башне Тург».
— Как? — раздался голос.
То был женский голос. Голос матери.
III
КРЕСТЬЯНЕ РОПЩУТ
Мишель Флешар смешалась с толпой. Она не слушала глашатая, но иногда, и не слушая, слышишь. Она услыхала слово «Тург» — и встрепенулась.
— Как? — спросила она. — В Турге?
На нее оглянулись. Она казалась в беспамятстве. Она была в рубище. Кто-то охнул:
— Вот уж и впрямь разбойница.
Какая-то крестьянка, державшая в руке корзину с лепешками из гречневой муки, подошла к Мишели
