— Куда?
— На улицу, куда же еще. Поможете мне опознать вашу так называемую внучку. По большому счету, сойдет любой из них, но вы же не позволите мне ставить эксперимент на ни в чем не повинном человеке, да еще и вашем пациенте?
— А как-нибудь иначе?.. — беспомощно спросил Габа.
— Иначе, к сожалению, не получится. Да и так — не факт. Прогнозы у меня, по правде сказать, не самые радужные. Но мы обязаны попробовать.
Знахарь задумался. Сидел неподвижно, смотрел куда-то в стену — в точности как созданные им детишки. Джуффин его не торопил. Мог себе позволить, он-то уже знал, чем все закончится. И я тоже знал, а потому тоже помалкивал. Набивал трубку — отличное все же занятие для таких вот тягостных минут.
— Наверное, вы правы, — наконец сказал Габа. — Если других вариантов нет… Хорошо, идемте.
Он поднялся на ноги и сделал несколько неуверенных шагов к выходу. Джуффин заговорщически подмигнул мне и рванул следом за ним. Физиономия у него при этом была до неприличия довольная. Мог бы, кстати, держать себя в руках, не радоваться столь откровенно. Я же вот даю себе труд сохранять кислую мину из уважения к чужому горю, пусть даже и вконец распоясавшемуся.
В общем, они ушли на улицу, а я придвинул стул поближе к окну, раскурил заблаговременно набитую трубку и приготовился наблюдать. И обдумывать, чем я смогу помочь, если дело пойдет не так гладко, как рассчитывает Джуффин.
По правде сказать, я изумлялся его легкомыслию. Я бы сперва придумал, как увести «внучку» подальше от товарищей, ничего сложного тут нет, Габа, не сомневаюсь, нашел бы убедительный предлог. Все что угодно, лишь бы не убивать ее на глазах у остальных. Потому что детишки, конечно, выглядят абсолютно беспомощными и вялыми, но с существами, которые умеют убивать на расстоянии, одной только силой мысли, или что там у них вместо нее, я бы предпочел держаться поосторожнее. Никто не знает, как поведут себя пятьдесят четыре чужих горя, когда кто-то попытается уничтожить одно из них.
Но лезть к Джуффину с советами, когда он не просит, нет дураков, поэтому я не стал вмешиваться. Пусть поступает как хочет. Ему, будем надеяться, виднее. А если все-таки нет, пущу в ход Красный Дым, благо трубка под рукой, заклинание короткое, а эффект сокрушительный. Теоретически, можно дюжину фэтанов с одной попытки уложить, а чем эти твари хуже?
Тем временем Джуффин и Габа вышли из дома и оказались в поле моего зрения. Детишки, как водится, не обращали на них никакого внимания. Даже когда Габа принялся бродить между ними, выискивая свое горе, никто не шелохнулся. Так что знахарь преспокойно отыскал «внучку» и принялся поднимать ее с земли. Мне сверху было отлично видно, что она не сопротивляется, но и не помогает, а безучастно болтается в его руках, как тряпичная кукла; в конце концов Габа просто сгреб ее в охапку и унес.
Несколько секунд спустя окрестности на миг озарились ярким белым светом. Ну, мне-то, положим, было понятно, что это за фейерверк. А детишки, похоже, так и не заметили, что их число сократилось. Остались сидеть как сидели, даже не обернулся никто. Джуффин небось будет потом сетовать — дескать, какие скучные противники попались, никакого удовольствия.
— А вы, наверное, уже приготовились спасать меня, растяпу. Я угадал? — весело спросил Джуффин.
Они с Габой являли собой прекрасную пару, хоть сейчас в сельском театре показывай. Один бодр и азартен, как молодой охотничий кот, взявший след, другой — ходячий мертвец с равнодушным землистым лицом и пустыми глазами.
— Было дело, приготовился, — кивнул я.
— На чем остановились?
— Красный Дым, — я пожал плечами. — Чего тут выдумывать.
— Идеальное решение. Рад, что оно и вам кажется очевидным. Но, как я и предполагал, они сейчас вообще ничего не замечают, хоть на кусочки их режь.
— Они в трансе?
— Что-то в таком роде. Высочайшая степень концентрации, наш сэр Шурф был бы в восторге. Я рад, что его здесь нет. Чего доброго, еще пожелал бы взять пару уроков… А вы не стойте, садитесь сюда, в кресло, вот так, — он говорил с Габой Гро ласково, как с больным ребенком.
— Плохо дело? — спросил я.
И не хотел ведь лезть к Габе с расспросами, но не сдержался. Уж больно у него был жалкий, измученный вид.
Он молча кивнул и закрыл лицо руками.
— Сейчас вам полегчает, — сказал Джуффин. — Я сделаю. Только сперва скажите: вам плохо из-за того, что я уничтожил это… вашу внучку? Или все вернулось?
— И то и другое, — незнакомым, каркающим голосом ответил Габа. — Но я понимаю, почему вы спрашиваете. Да, все вернулось. Это следовало предвидеть. Горе, как я и говорил, неуязвимо. Утратив тело, а вместе с ним возможность находиться снаружи, оно никуда не делось, просто вернулось на свое прежнее место.
Джуффин помрачнел, кивнул, потом положил ладонь на его затылок. Несколько секунд спустя смотреть на Габу стало гораздо приятнее. Черты лица разгладились, взгляд приобрел живость, знахарь даже словно бы помолодел на дюжину-другую лет.
Он с облегчением вздохнул.
— Так вполне можно жить, спасибо. Это надолго?
— Увы, нет. Если бы я мог приносить людям долговременное облегчение, тиснул бы, пожалуй, объявление в газету и принимал пациентов каждую свободную минуту. Работа не то чтобы шибко интересная, но полезная. А скольких бед можно было бы избежать! В частности, этой, — и он указал за окно.
— Значит, все вернется? — Габа стиснул голову руками. — Скоро?
— Довольно скоро. Пара часов легкой жизни вам гарантирована, но вряд ли больше… Кофа, теперь вы понимаете, почему я с самого начала не хотел уничтожать детишек? Как чувствовал, что добром это не кончится.
— Да уж. С другой стороны, а как еще? — спросил я. — Людям, конечно, не позавидуешь. Но разве это не обычное дело — самостоятельно справляться со своим горем? Все так живут.
— Ваша правда, — согласился Джуффин. — А все-таки тут особый случай. Пятьдесят три человека, от природы наделенные незавидной способностью испытывать из ряда вон выходящие душевные муки, все пережили потерю любимых, подавляющее большинство — совсем недавно. Потому, собственно, они и влипли в эту историю. Более того, двадцать три лишились своих близких исключительно по этой причине — их выбрали за особый талант к страданию. Вернуть им их горе? Да хоть сейчас, но, положа руку на сердце, убить их было бы куда милосердней. Вы видели, что творилось с человеком? — он с излишним, на мой взгляд, пафосом ткнул перстом в Габу. — Так имейте в виду, его утрате несколько дюжин лет, а остальным будет еще хуже, на них-то все только что обрушилось.
— Не узнаю вас, — вздохнул я. — С каких это пор вы вдруг стали щадить чужие чувства?
— Так смотря чьи. Удивительно, что я вам все это объясняю, а не наоборот. Уж кто-кто, а вы должны разбираться в людях. И, пожалуй, получше, чем я. В некоторых случаях страдания действительно бывают полезны, поскольку закаляют человека. Но далеко не всякого. И у каждого «не всякого» тоже есть свой предел, после которого речь идет уже не о пользе, а о бессмысленном мучительстве. В таком деле нельзя перегибать палку. Милосердие — рабочий инструмент, владеть которым могущественному человеку совершенно необходимо.
Я, признаться, немного растерялся. Чужое горе, разгуливающее по городу и размышляющее о том, как бы преумножить свою численность, — такое еще более-менее укладывалось в рамки моих представлений о возможном. Но Кеттариец, с видом знатока рассуждающий о милосердии, это как-то чересчур. Разыгрывает он меня, что ли?
— Сами недавно говорили, что одиночество — естественное состояние человека, — наконец сказал я. — Дескать, каждый должен уметь с ним справляться.
