Викторовну. Потому всё её отовсюду пересылалось именно ему на отзыв, на разбор.
Чёрный сомкнулся круг. Выручку, честное, горячее сердце, готовое поддержать, искала она по всей стране, а её участь решал, потешаясь, завистный, злоковарный, пустой дурёка из соседнего дома!.. Из последних проходимец!..
Кребс не стерпел. Это слишком!
– Да как вы смеете оскорблять, мальчишка?! – на нервах взвизгнул Кребс, высунувшись из своего укрытия меж старухами.
Все поворотились к нему с гневными лицами.
Близко стоявшие стали ужиматься от него.
– Вас уже правда оскорбляет? – отрывисто, чуже бросил Расцветаев. – Вы вломились в науку как грабитель, напакостили в ней преизрядно. Своими пасквилями вы убили...
– Ложь! – захлёбисто перебил Кребс. – Несчастный случай!
– Увы... Таисия Викторовна всю жизнь сама чистила крышу своего дома. И ни разу не то что... Да ведаете ли вы, что у неё в кулаке был смятый в ком листок из вашего последнего разгрома? Штатный убийца в рассрочку...
– Слушайте! Ну что вы мне ни с чего вешаете эту лапшу? – Кребс выдернулся из редеющей вокруг него толпы и окружкой, по-за спинами, живо-два засеменил к Расцветаеву вприскочку.
31
Через несколько мгновений Кребс суматошно выпнулся позади Расцветаева и Ларисы, стояли рядом. В тесный простор между ними он горячечно впихнул своё лицо и почти глаза в глаза столкнулся с Таисией Викторовной.
О Боже! Ему помстилось, была она жива.
Таисия Викторовна приподнялась, устало и укоризненно толкнула Кребса перстом в лоб, и он, в диком страхе, безмолвно рачась по комковатой горке земли, вынутой из ямы, вместе с задубелыми грудками глины ссыпался в могилу.
Как он падал – никто не видел, никто не слышал, и чёрная пурга тут же навспех бело, как саваном, прикрыла его.
Он умер сразу, без шума, едва успев свернуть себя в могильном уголке в ком.
Узнай про свою скорую смерть, он не поверил бы, как не верил Червякову.[90] «Придя машинально домой, не снимая вицмундира, он (Червяков. – А.С.) лёг на диван и... помер». Разве так скоро можно? – сомневался когда-то Кребс. Оказывается, можно ещё во много раз быстрей.
А между тем Расцветаев всё разыскивал глазами Кребса в народе и, не найдя, сожалеюще подумал, что тот вообще ушёл.
– Досадно, дорогие, что не высказал я ему всей правды в глаза. Ушёл... А правда в том... треть жизни!.. – Расцветаев вскинул палец, – лучшие годы сгубил он на то – потолок низости! – чтоб не пустить вперёд себя Таисию Викторовну. Одно время он даже считал её своей ученицей, хотя и учились они в институте вместе... Не пропустил её, так и сам ни на шаг не пробился без неё вперёд... В своих разносах Кребс выдавал её метод за знахарство. Какое ж тут, извините, знахарство? Какая ж Таисия Викторовна знахарка? Да она ж из врачебной династии, которой без малого вот уже сто лет! И все эти годы Закавырцевы служили у нас в Борске!
Мне подпало откопать в библиотеке старый журнал. И там в разделе «Памяти врачебных деятелей Сибири» набежал я на некролог о родоначальнике закавырцевской династии. Я переписал. Прочитаю вам...
«Доктор Закавырцев Александр Ефимович окончил медфак Казанского университета в 1893 году и по окончании его был ординатором терапевтической клиники того же университета, а затем два года врачом на уральских заводах.
Службу в городе Борске начал в 1897 году, где и проработал до дня своей смерти в 1920 году. Первые годы своей службы Александр Ефимович проводит старшим врачом борской городской больницы ведомства общественного призрения. Несмотря на то, что эта больница служила в то же время госпитальными клиниками университета, она представляла собой типичное для того времени так называемое «богоугодное заведение».
Грязь, теснота, отсутствие инвентаря и белья, плохое питание больных и прочее и прочее были отличительными чертами этого, с позволения сказать, лечебного заведения. Вместе с заведующими клиниками профессорами Александр Ефимович положил много труда для возможного улучшения состояния больницы, которая помимо всего играла ещё огромную роль в жизни беднейшего населения города и окрестного крестьянства.
В 1906 году Александр Ефимович делается директором и преподавателем вновь открывшейся в Борске акушерско-фельдшерской школы, которая вскоре же его трудами становится одной из лучших среди учреждений этого типа как по оборудованию, так и по качеству выпускаемых из нее медицинских работников. Окончившие борскую школу нарасхват приглашаются на службу в различные места Сибири.
Эту должность Александр Ефимович сохраняет до своей смерти. Кроме прямых служебных обязанностей он все время состоит бесплатным врачом детских приютов. Прекрасный практический врач, отличавшийся крайней отзывчивостью, Александр Ефимович никогда не отказывал в помощи бедному населению города, был всегда бессребреником и умер бедняком, не оставив семье никакого имущества. Скончался он от крупозного воспаления лёгких в марте 1920 года».
Сворачивая тетрадь с записью в трубочку и пряча её в карман, Расцветаев перенёс глубоко благодарные глаза на белую возвышенку, поднимавшуюся сразу за гробом с телом покойной. И все потянули пронзающе-печальные взгляды в сторону, куда смотрел Расцветаев – на закавырцевские холмы, где в ряд покоились Александр Ефимович, Николай Александрович, Георгий Николаевич. Все три холма забило снегом и бело слило в один, высокий, прочный.
От отца Расцветаев перешёл к сыну, к Николаю Александровичу. Рентгенолог, он первый в Борске облучал онкологических больных. Проверял дозы облучения.
– Николай Александрович, Таисия Викторовна, дочь Людмила окончили один и тот же в Борске мединститут. Сейчас Людмила работает в Москве. Там же, в столице, во Втором медицинском имени Сеченова учится и внучка Таисии Викторовны, – Расцветаев тронул Ларису за локоть. – Четыре поколения врачей! И каких врачей! Воителей! А Кребс талдычил о каком-то знахарстве. То, над чем сушат умы учёные сейчас, покоенка Воительница ещё тридцать лет назад де-ла-ла! И делала прекрасно! Она не противопоставляла народную медицину научной. Напротив, свивала обе ниточки в одну. Как проще. Как лучше. Как надёжней! А у неё грозились отнять диплом врача! Мол, знахарство всё это! Представляете?!.. Её борец обрывал клешни, вершил главное: дальше рак не пойдёт, не на чем идти, он изолирован от «общества», от остального тела. Остаётся хирургу только выщелкнуть саму отпалую опухоль.
Повернёмся к статистике. Статистика – это такая до тошноты любознательная бабёшка, интересы которой не выбегают за границы пяти лет. Пять лет – пока всё, что может подарить человеку после операции научная медицина. Скромненько, архискромненько... А Таисия Викторовна на пятаки и не смотрела. Десять, пятнадцать, двадцать – вот её козыри! Не баран чихал, как она говаривала. Официальная медицина путём не может и первую стадию одолеть, а покойная брала третью. Так что народный опыт ой как мы обязаны беречь...
Надо предельно уважительно вникать в каждую разумную мысль, которая выскакивает в ходе эксперимента, во время работы. И выявись в этой мысли или в начинании хоть три процента выигрыша, то и тут их необходимо рьяно поддерживать, зорко охранять от нападок
