кабинетные распри. У меня-то способности были обыкновенные, а Мурат, не променяй он спорт на карьеру, мог бы и в чемпионы пробиться.
– Если каждого снегопада бояться, Кушкол закрывать надо, – убеждает он самого себя. – Когда мы были в Инцеле, тоже прошёл буран, а они расчистили трассы и катались. Помнишь?
– У них сантиметров пятьдесят выпало, а у нас восемьдесят. К тому же во время снегопада они лавиносборы из минометов обстреливали.
– А почему ты этого не делаешь? Две зенитки даром стоят, взял бы и обстрелял.
– Демагог ты, Мурат. – Я начинаю злиться. – Пять раз тебя просил дать на сезон артиллеристам квартиры, жили бы они здесь – никаких проблем не было.
– А где я тебе возьму квартиры? – огрызается Мурат. – Подмахнёшь проект – тут же дам, вот смотри, расписку пишу. Ну?
– Пошёл ты со своим проектом…
Не дипломатично, сейчас с Муратом нужно бы разговаривать по-иному. Он отходит от окна и с силой садится в кресло, впервые я отчётливо вижу в его глазах откровенную неприязнь. А за что ему меня любить? За лыжи, которые отдал ему в Гренобле? Так добрые дела не прощаются, именно с той поры Мурат стал от меня отдаляться. За Юлию, которую он у меня отбил? Так он мучится незнанием, была или не была она моей. За то, что я единственный в Кушколе человек, который от него не зависит и не ищет его дружбы?
Я тоже его не люблю – за сытую непогрешимость в суждениях, за хамство по отношению к подчинённым и, наоборот, за прикрытое широким гостеприимством раболепие перед начальством. Я тоже далеко не ангел и тоже, бывает, даю волю страстям, когда нужен здравый смысл, но, по крайней мере, выбираю друзей из тех, кому я нужен, а не из тех, кто нужен мне. Я знаю, что рано или поздно мы столкнёмся – как два самосвала, учитывая наши весовые категории.
Кажется, я здорово его разозлил.
– Отвечай одним словом, – цедит Мурат. – Будут лавины?
– Вполне могут быть.
– Значит, вполне могут и не быть?
– Я не господь бог, я могу только предположить.
– Манэврируешь? – Мурат сужает глаза до щелочек. Подчинённые больше всего его боятся, когда он непроизвольно начинает говорить с акцентом. – Отвечай чэстно: будут лавины? Да или нэт? Ну? Ага, молчишь?! – Он снимает трубку, набирает номер. – Измаилов, ты? Где там Хуссейн Батталов? Пусть собирает своих людей, инструкторов и укатывает туристскую трассу. Что?! Кто тэбэ начальник, Хаджиев или Уваров? Выпол-нять!
Трубка с размаху летит на рычаги. Хорошая штука телефон, пар выпущен. Наполеон, у которого не было телефона, в таких случаях разбивал фарфоровый сервиз. Мурат открывает папку и углубляется в бумаги, которые, видимо, очень его интересуют. Он даже хмыкает и делает рукой какую-то пометку – явное доказательство, что он забыл о моём существовании. Переигрывает, и на глазок видно, что его грызет червь сомнения.
– Ну, чего сидишь? – не выдерживает он. – Если хочешь чего сказать – говори.
Теперь и мне хочется поиграть, ведь ему не известно, каким аргументом я запасся перед выходом из дома. Пусть это будет моя маленькая месть. Гвоздь весь извёлся – так ему не терпится увидеть, как Мурат на неё отреагирует.
– У меня к тебе просьба.
– Какая? – с готовностью спрашивает Мурат. Он прекрасно знает, что я могу оспорить его решение официальной бумагой и тем самым возложить на него тяжёлую ответственность, куда проще пустяковой подачкой превратить меня из врага в союзника.
– Позвони, пожалуйста, в Каракол, дежурному по райкому.
– Это зачем? – Мурат явно озадачен.
– Ну, чего тебе стоит, – дружелюбно продолжаю я, – про погоду спроси, самочувствие. Всегда важно знать, какое у начальства настроение. Я бы и сам позвонил, но мне счёт пришлют, а ты можешь бесплатно.
Мурат пристально на меня смотрит, пытаясь угадать, где здесь подвох, но я невозмутим, и он набирает номер. «Алё, привет, дорогой, Хаджиев приветствует!» С дежурным Мурат разговаривает совсем не так, как со мной, дежурный – это значительная фигура, имеет прямой доступ к первому секретарю. В изысканных словах Мурат выражает свою радость по поводу того, что дежурный жив и здоров, и интересуется, как прошла ночь и нет ли указаний. По мере того как абонент отвечает, лицо Мурата всё больше вытягивается – это он слышит про лавину, которая в нескольких километрах от Каракола снесла ремонтную мастерскую и обрушилась на шоссе. Мурат просит передать руководству, что все меры приняты, личный привет уважаемому Сергею Ивановичу и прочее. Потом, не глядя на меня, звонит Измаилову, отменяет своё распоряжение и велит готовиться к объявлению лавинной опасности.
Текст у меня уже напечатан, я кладу его на стол. «Всем, всем, всем! Из-за сильного снегопада в районе Кушкола создалась лавиноопасная ситуация. Во избежание несчастных случаев приказываю…»
Я посрамлён
– С утра штук пятнадцать звонков, – докладывает Надя. – Всем нужен твой скальп.
Мы с Гвоздем наездились и чертовски проголодались, мне плевать на телефонные звонки – ничего хорошего я от них не жду. Вы никогда не замечали, как противен бывает телефон, когда не ждёшь от него ничего хорошего? Надя с умилением смотрит, как мы, обжигаясь, проглатываем борщ и набрасываемся на макароны по-флотски. Гвоздь втягивает их с мелодичным свистом – фокус, приводящий зрителей в восторг. Шарль, тот самый француз,
