— Поверь, твой гость будет очень доволен!
— А кикеон?![17] Сумеешь ли ты удивить его, иноземца, настоящим эллинским кикеоном?
— Он будет благодарить богов, что впервые попробовал его в твоем доме!
— Если ты готовишь так же сладко, как и говоришь, то подойдешь мне! Сколько ты стоишь?
— Две драхмы в день, господин! — поклонился повар.
— Хорошо, получишь свои драхмы, если не обманешь, и не съешь сам больше, чем на обол!
Внимание Эвбулида привлек торговец диковинными животными, перед которым резво прыгали смешные обезьянки и живым букетом прохаживался распустивший огромный хвост павлин.
«А не купить ли мне эту птицу? Вот удивится Квинт и обрадуются дети! А что — куплю!» — решил он и обратился к повару:
— Сейчас я куплю павлина, и ты отправишься с ним ко мне домой!
— Мне можно относить продукты? — напомнил Армен, сгибаясь под тяжестью корзин.
— Нет! — ответил Эвбулид, подумав, что этот день должен быть праздничным и для Армена. — Сегодня я найму носильщиков. А ты пойдешь со мной на сомату[18]!
Несмотря на то, что по пути на сомату Эвбулид задержался в винном ряду, где из множества сортов отобрал лучшие, завезенные с островов Фасоса и Хиоса, а потом с Арменом, который не знал куда девать непривычно свободные руки, заглянул к торговцам сладостями, когда они подошли к сомате, торговля рабами еще не началась.
Поглядеть на рабов, оценить привоз этого месяца было невозможно: их, ожидавших своей дальнейшей судьбы, закрывала плотная стена покупателей и зевак.
На ступеньках «камня продажи», так назывался высокий помост посреди соматы, были видны только глашатаи и агораномы. Глашатаи молчали, набираясь сил перед нелегкой работой. Агораномы смеялись и о чем-то спорили, бросая по сторонам цепкие взгляды.
Чтобы отвлечься, унять поднявшуюся во всем теле дрожь, Эвбулид отошел в край огороженной забором соматы, где торговали кандалами, наручниками для рабов и домашней утварью. Он подержал в руках привычные для каждого дома зеркала в виде плоских дисков. Приценился к старинным: массивным, с ручками, украшенными золотом и серебром, — такие бережно хранят даже в богатых домах и передают по наследству, как самую дорогую вещь.
У лавки невысокого скуластого купца с умными, насмешливыми глазами, спросил, сколько стоит ваза с вошедшим недавно в моду рельефом. Ваза была покрыта лаком тусклого, но приятно ласкающего глаза коричневатого цвета.
— Три драхмы! Нравится? — спросил купец и щелкнул ногтем по краешку вазы. — Какая тонкая работа, а? Обрати внимание: плечи и горлышко, как у двенадцатилетней красавицы! А роспись? Что скажешь об этой позолоте? А эти точечки? Разве ты найдешь что-нибудь подобное на своей агоре? Такими вазами можно украшать только дворцы правителей Египта и Понта, и, клянусь Никой, они радуют сегодня взоры царя Птолемея и Митридата Понтийского!
— Я куплю, но только в другой раз… — оглянулся на «камень продажи» Эвбулид.
Купец перехватил его взгляд и понимающе улыбнулся.
— Не нравится эта ваза? Тогда возьми мегарскую чашу — всего-то пять драхм! Беден тот дом, в котором нет таких чаш! Взгляни — эти фигурки людей и животных, словно живые! Посмотри, как напряжены их жилы, как безумны глаза… Или ты не любишь то, что рождено кистью живописца? Откровенно говоря, мне тоже больше нравятся скульптуры! Божественные, неповторимые линии… Что ты можешь сказать вот об этом сосуде?
Купец бережно взял в руки вазу в виде головы девочки-африканки.
Эвбулид равнодушно взглянул на покрытую мелкими завитушками волос голову, широкий плоский лоб, толстые, выпяченные вперед губы.
— Это работа моей собственной пергамской мастерской! — пояснил купец. — Я особенно горжусь ею, потому что образцом для вазы послужила небольшая статуя, которую я ваял со своей юной рабыни!
— Ты? Сам? — не поверил Эвбулид.
— А что тут такого? У нас в Пергаме даже царь занимается скульптурой! Он ваяет из воска. Если тебе посчастливится когда побывать в Пергаме, заходи в гости! Я покажу тебе свои работы, которые хвалил сам царь. Меня зовут Артемидор, и моя мастерская находится…
— Мне нравятся твои чаши и особенно эта ваза! — перебил купца Эвбулид.
В другой раз он с удовольствием послушал бы о царе, который вместо того, чтобы управлять государством, лепит из воска статуи. Но ему не давали покоя рабы, закрытые от глаз стеной покупателей, и он честно сказал:
— Только я пришел сюда покупать не посуду, а рабов. Скажи, ты видел их? Какие они?
Купец нахмурился и сразу потерял интерес к Эвбулиду.
— Мне некогда глазеть на рабов и даром терять с тобой время! — холодно заметил он. — Отойди в сторону, не закрывай мой товар!
— Пожалуйста! — сделал шаг в сторону Эвбулид, но купец неожиданно ухватил его за локоть:
— Вот если бы ты купил у меня что…
«Ах, хитрец! Все он знает…» — подумал Эвбулид, и ему почудилось, что даже глиняная девочка-негритянка смотрит на него с лукавой усмешкой.
— Хорошо, я, пожалуй, возьму вот это, — показал он пальцем на самую маленькую чашу с орнаментом. — И попрошу соседа написать на ней золотыми буквами… «Моему римскому другу — помни обо мне!»
— Это меняет дело! — снова стал любезным купец. — Хотя я лично предпочел бы иную надпись в адрес римлян. Не хочу обидеть твоего друга, но с тех пор, как у нас появились их ростовщики и всякие посланники, в Пергаме житья не стало ни нам, купцам, ни даже бедноте! Одни вельможи только и довольны. Но ничего, мы еще до них доберемся! — пообещал он. — Так каких тебе нужно рабов? Понятливых и выносливых из Сирии или угодливых и развращенных из Малой Азии? А может, жителей Египта? Базилевс Птолемей поставляет вам, в Грецию, своих светлых подданных для тяжелой работы, а чернокожих — как рабов для роскоши. Или тебе нужны отличные пастухи? Тогда радуйся, сегодня пришла большая партия рабов из Фракии.
— Ты говоришь совсем как глашатай! — усмехнулся Эвбулид. — Но мне не нужны развращенные сирийцы и тем более рабы для роскоши!
Он перехватил понимающий взгляд купца, брошенный на немощного Армена и вспыхнул:
— Пока не нужны! А сегодня я хотел бы купить двух или… трех недорогих, но крепких рабов для работы на мельнице!
— Крепких и недорогих! — удивленно переспросил купец и вновь замолчал, красноречиво поглядывая на свой товар.
— Хорошо! — воскликнул Эвбулид, мрачнея от мысли, во сколько ему обходятся сегодняшние покупки. — Я куплю и эту чашу, потому что чувствую, что ты что-то знаешь…
