В пустыне законы жестоки,И, когда не под силу кладь,И отказываются у верблюда ноги,Отказываются шагать,Его подбадривают ударамиБезжалостные проводники,Пока не падает староеЖивотное на пески.И, увидев, что время верблюдуУмирать,Со спины натруженной людиРавнодушно снимают кладь.Обнажаются кровоточащие, стертыеВерблюжьи его горбы.Но он голову держит гордоДля последней в жизни борьбы.И, не чувствуя боли незаживленных,Запекающихся под солнцем ран,Глядит тоскливо и удивленноНа уплывающий караван.Ему тяжело и душно,Ослепительно льются пески.И, когда ни глаза, ни ушиНе улавливают удаляющейся тоски,Покинутое животноеВдруг начинает понимать,Что не пить ему больше воду,Не встать.И, внезапной объятое болью,Чуя свой наступивший срок,Гордую головуРоняет на песок.А пустыня колышется, вспыхивает, тускнеет,И, курясь на барханах дымком,Его вытянутую шеюНе спеша заметает песком.И не слышит он, бездыханный,Здесь могилу нашедший верблюд,Как вдали бубенцы караванаБез него, не смолкая, поют.В пустыне законы жестоки,И каждому свой черед.Живи для людей, умирай одинокийИ не грусти об ушедших вперед.
1934
«Снилось: я песками пламенными…»
Снилось:я песками пламенными,Караванной шел тропою,Волочил ногами каменнымиВсю пустыню за собою.Но и я свалился тоже,Как и мой верблюд издохший.И зрачками выпирающими,Раздирающими веки,Вдруг увидел я играющиеАметистовые реки.