Бутылек был пуст, а от клыкача осталась груда костей, когда Вистующий, разгоняя дым рукой, принялся подсчитывать пулю.
— Тут вообще-то вчера завезли в стекляшку, — неуверенно сказал Играющий.
— Понял. Сколько брать, — сразу отреагировал Корефуля.
Играющий в раздумиях запустил руку в бороду:
— Ну, если с девками считать…
— С этими? — кивнул корефуля на стенку, за которой осталась давешняя лошадка.
— Не, эти брыкаются пока. Свежий завоз. Практикантки ейские. С сорок шестой. Всё равно мы им уже тридцатник должны. Кстати — Толя, — решил наконец представиться Играющий.
— Рома. Десяти хватит? — не отвлекаясь от сути дела, представился Корефуля.
— Мужики, вообще-то мы только помыться зашли… — робко напомнил Третий.
Кухня — это дома. А здесь был пищеблок. Облезшая штукатурка. Огромный бак с мусором. Облезлые мойки и вечный огонь на раздолбаной газовой плите. Третий помогал Ритуле чистить картошку. Ритуля была очень домашней блондинкой лет 24 в халатике. Килограмм-другой лишнего весу перекрывался румянцем во всю щеку и умопомрачительной хозяйственностью.
— Как жизнь? — спросила Ритуля. Третий пожал плечами.
— Ясненько, — поняла Ритуля.
— Да нет, нормально всё. В марте, кажись, уйду, — почему-то решил усложнить эту ясность Третий.
— Прошлый раз, по-моему, конец декабря был, — напомнила Ритуля. Третий пожал плечами.
— Подурели со своим морем. Два года без работы сидеть, ждать неизвестно чего… Не понимаю, — сказала Ритуля.
— Время такое. С третьими помощниками капитана случился перебор. Пересидеть надо. Актёры голливудские тоже вон годами роли ждут.
— Нет, точно чокнутые. Ну ради чего? Что в этом море такого? Счастья-то: полгода только волны видеть.
— Почему только волны? — не согласился Третий.
— Ах да, рыбцех ещё. Какой там Пальмас, Санечка? Сколько вы там стоите? Трое суток от силы? Да понажираются ещё, как свиньи. Кого ни спросишь, одни кабаки да барахолки помнит. Канары…
Ритуля поставила сковородку на огонь и продолжила обличать:
— А про заработки ваши невиданные ты кому-нибудь другому расскажи. Сколько ты уже вообще на шишах сидишь? Да сколько б ты за рейс ни зарабатывал, я по сравнению с тобой — миллионер при своих двухстах чистыми.
Третьего стала забавлять эта Ритулина горячность.
— Ну, хорошо. Чёрт с ним, с морем, с океаном. Но Ритуля, я же — штур-ман. С моим дипломом на берегу выдают тулуп и берданку вместо выходного пособия. В сторожа?
— А сейчас ты кто, не сторож? Будут на вас воду возить до самого светлого будущего. Почему шахтёры те же потребовать своё могут, а вы нет?
— Нам, вероятно, есть что терять, кроме своих цепей. На Шпицбергене шахтёры что-то не бастуют.
— Да нечего вам терять. Лично тебе — так вообще. Просто с гнильцой ваш брат, мальчики. Сами себя всю жизнь поедаете. Ты вон штаны последние третий год донашиваешь, дырки новые на ремешке пробиваешь, а Ромка твой, небось, уже на мерседес насобирал…
— А почему бы и нет? Из океана человек не вылазит. Ритуля, в море люди вкалывают. Восемь через восемь часов, как на Соловках при Сталине. Восемь часов в рыбцеху или на выгрузке отгорбатить — иной шахтёр взвоет. И ничего — так и надо. А ты копейки его считаешь. Мерседес!
— Ну и запрягись ещё в его драндулет! А уж он-то и погонять станет, не беспокойся…
— Ритка, я с ним ещё с мореходки вместе. Пуд соли в рейсах…
— Ай, отстань со своей солью. И так уже пересолила из-за тебя.
Третий закурил и забрался с ногами на подоконник.
— Вывались ещё. Пятый этаж, — посоветовала Ритуля.
И в этот же момент раздался стук в окно снаружи. Третий от неожиданности уронил горящий окурок за ворот и соскочил с подоконника, тщетно пытаясь его загасить. Окно распахнулось и в него просунулся огромный баул с бутылками.
— Да прими ты, Шурка… Грохнусь сейчас к епоной… — прохрипел Корефуля.
Загремела пожарная лестница, Корефуля тяжко перевалился через подоконник и остался сидеть на полу под батареей парового отопления, забрав у Третьего наконец-то извлечённый из-за пазухи бычок.
— Вахтерша у вас, Ритуля, — хуже Севастопольской таможни.
— Чокнутые, — подтвердила диагноз Ритуля, всё ещё держась за сердце. Потом сгоряча схватилась за вскипевший чайник, обожглась и затрясла рукой.
— За ухо, за ухо хватайся, — посоветовал Корефуля.
— Ай, да не за моё же!
В сорок шестой на столе, покрытом скатертью с наглаженными складками, дымилась на блюде выложенная холмиком картошка. Отпотевала бутылка водки. Дополняли натюрморт банка с болгарским перцем, вскрытая банка со шпротами и салатница с оливье. Рюмки- тарелки и уже известное нам общество плюс Любаша — малолетняя красотка с бандитскими замашками.
— И как он только успел? Я ж мигом, по отработанной схеме. За кончиком капроновым только забежал… — всё не мог успокоиться Играющий.
— На учебном барке «Седов» я был расписан на бом-брам-рее. Вопросы есть? — объяснил Корефуля истоки своих навыков в лазании по пожарным лестницам.
— Чокнутые, — повторила свой диагноз Ритуля.
— Толя, пора принимать решение, — напомнил Корефуля.
— Понял, — понял Играющий и потянулся за бутылкой. Любаша раскладывала картошку по тарелкам.
— Таньке оставь, сейчас прибежит, — напомнила ей Ритуля.
Танюша оказалась легка на помине. Она влетела в комнату, как мессершмитт, и ещё не разглядев всех присутствующих завопила:
— Ритка, жрать давай! Голодная, как…
— Ага… — сориентировалась она в обстановке, прервав свой вопль на взлёте. «Ага» явно предназначалось Корефуле.
— О, Татьяна. И ты здесь. Сколько лет, сколько зим, — промямлил Корефуля.
— Ага. Сидим значит. А может девушка поверила, может ждала всё это время? А он «на минутку позвонить» вышел, и два года ни слуху, ни духу. А обещал ведь.
— Если бы тебе одной, — покаянно вздохнул Корефуля.
— Нахал. Но ведь я не об этом. Ты что, ничего не помнишь?
— Как не об этом? Не понял… — даже оскорбился Корефуля. И тут же замолотил себя ладонью по лбу, что должно было означать, что он «вспомнил».
