прилипла железной частью к породе.
— Намагнитилась — воскликнул Сергей.
— Магнитная масса! — объявил я. — Здесь, в этой сопке… магнитная руда.
Сергей вонзил свою лопату в песчаный грунт и стал выбрасывать землю — взмах за взмахом.
Но первые же удары в стенку нарушили, очевидно, неустойчивое равновесие земляных масс, и сверху посыпались камни.
— Осторожнее! — крикнул я, оттаскивая Сергея за руку.
И вовремя! Груда земли и камней рухнула вниз, засыпав начатое углубление. Каменная лавина покрыла бы и Сергея, если бы он не отскочил в сторону.
По-видимому, здесь и раньше уже был оползень, остановившийся на полпути, а сейчас песок и камни снова пришли в движение.
Мы подождали, пока все не успокоилось и пыль, повисшую в воздухе, не отнесло в сторону.
Крутая стенка сопки была теперь закрыта обвалом. Казалось, природа не хотела выдавать нам обнаруженное с таким трудом богатство.
Но что может противопоставить природа советскому человеку? Ему не впервые овладевать ее тайнами! Я сидел на корточках и подбирал куски породы, которые Сергей успел выбросить лопатой. Сергей рылся в песке, извлекая все новые и новые образцы руды.
Мы ощупывали и оглядывали каждый подозрительный комок. Здесь не было хрупких черных комьев, типичных для магнитного железняка. Зернистая бронзово-желтая порода, попадавшаяся под руку, напоминала по виду большие куски золота… Все признаки магнитного колчедана!
Магнитный колчедан и была та руда, которую мы искали. Именно в этой железной руде встречаются в виде примесей никель и кобальт, более ценные, чем само железо. Правда, ценность находки еще была не ясна: в колчедане могли оказаться только «следы» никеля, и в таком случае руда была бы лишена промышленного значения. Но, с другой стороны, известно много случаев, когда в магнитном колчедане встречалось в виде «посторонних» примесей столько никеля, сколько его не содержится даже в некоторых никелевых рудах. Окончательный ответ мог дать только химический анализ.
Я поднес лупу к куску колчедана, и мне показалось, что я вижу микроскопические вкрапления посторонних минералов.
— Пошли! — воскликнул я, засовывая валявшиеся на земле куски в мешок. И мы побежали к лагерю.
В лагере мы застали следующую картину.
Три голубя сидели рядышком на жердочке, привязанные бечевкой за ноги, и поглядывали на Сашу Еременко, который с огромным ножом в руках делал какие-то приготовления.
— Он решил зарезать голубей! — воскликнул Сергей.
— Ни в коем случае, — решительно возразил я. — Во-первых, голуби не наши, мы, следовательно, не имеем права ими распоряжаться. А во-вторых…
Но мне было некогда объяснять, что «во-вторых», и я предоставил это сообразительности Сергея, а сам направился в палатку.
В пробирках у меня были готовые растворы. Анализ не отнял много времени.
— Ура! — закричал я, когда последняя манипуляция подходила к концу.
Снаружи раздавались громкие голоса. Я вышел из палатки. Саша и Сергей стояли около голубей и о чем-то горячо спорили — оба с ножами в руках.
— Из-за чего шум? — сказал я. — Вы сюда посмотрите!
— Никель? — Еременко почти благоговейно уставился на пробирку, на дне которой, как ртуть в термометре, поблескивал металлический осадок.
— Содержание? — Сергей выпустил из рук нож, он воткнулся в землю.
— Шесть и семь десятых!
Сергей свистнул:
— Ого! Вдвое больше, чем во многих никелевых рудах.
— Отлично, — сказал Саша, — вот и голуби пригодились!
Я посмотрел на друзей.
— Голубиная связь, — пояснил Еременко. — Что еще тут непонятного!
Ах, вот в чем дело!
— Что ж, это идея.
Но куда они полетят, эти голуби, если мы их отправим в путь? В свои голубятни? Но мы ведь ничего не знаем о том, где они находятся, кроме разве совхоза «Таежный», откуда к нам прилетел голубь № 3.
— Какое это имеет значение! — Саша нетерпеливо пожал плечами, когда я изложил ему свои соображения. — Ты меня просто удивляешь. Где бы ни находились эти голубятни, везде такие же советские люди, как и мы с тобой. Напиши только сверху: «Переслать в Листвянск». Что же, ты думаешь, не перешлют, что ли?
— Хорошо, но что ты делал целое утро? — заинтересовался я.
— Вот это.
Саша показал короткие алюминиевые трубочки. Это были пенальчики, которые он вырезал ножом из корпуса конденсатора, оставшегося от разбитой рации. А шум, оказывается, был поднят Сашей и Сергеем из-за конструкции пенальчиков.
Для большей надежности мы решили послать всех трех голубей сразу.
Я быстро сочинил донесение, Сергей, обладавший бисерным почерком, изготовил с помощью лупы три крошечные копии, вложил голубеграммы в алюминиевые конверты и прикрепил их к ножкам птиц.
Теперь настала очередь действовать нашему начальнику связи.
Как заправский голубятник, он вооружился шестом, к которому была привязана голубая майка.
Мы выпускали голубей поодиночке, с промежутком в полчаса.
Сделав несколько кругов, птица, напутствуемая взмахами шеста и холостыми выстрелами, ложилась на курс и исчезала в воздухе.
Взяв ружья, мы отправились на охоту. Это было теперь самым неотложным делом.
Настреляв рябчиков, уже под вечер возвращались мы все трое «домой». Стемнело, когда мы, увешанные птицами, подходили к лагерю.
— Еще один! — воскликнул Сергей, указывая на птицу, одиноко сидевшую на осиновом суку. — Пальнем для ровного счета.
И он приложился. Я успел толкнуть Сергея под руку. Заряд дроби пролетел мимо.
Птица взвилась в воздух. По кувыркающемуся полету в «рябчике» можно было узнать одного из наших голубей, отправленных с голубеграммами.
— Турман, — констатировал я.
Еременко сплюнул.
— Гордецы все такие, — заметил Сергей. — Этот мохнатый всегда о себе воображал… Ничего. Саша! Остаются два очка из трех возможных.
Турман, покрутившись в воздухе, уселся на березе рядом с нашей палаткой.
На другой день утром, еще лежа в постелях, мы услышали над своими головами нежное воркование. Сквозь полотно палатки виднелись движущиеся тени, в которых мы узнали силуэты птиц. Выйдя из палатки, мы обнаружили на крыше нашего жилища еще одного
