Шахта, где сейчас работают наши друзья, гораздо меньше прежней, и веселого кузнеца с его подручным скоро узнали все.
Кто сам трудится, тот умеет ценить и труд другого. И замечательное мастерство Кондрашова и на этой шахте, как и на предыдущих, вскоре создало ему должный трудовой авторитет.
Ну, а когда человека уважают, то и к словам его прислушиваются: такой не будет на ветер слова бросать!
Кондрашовские балагурные речи вначале кажутся пустяковыми, зряшными. И будь это кто другой, нестоящий человек — не стали бы и слушать, чтобы греха не нажить. А раз Кондратов сказал, значит, надо подумать, что к чему. Так трудовая слава прокладывала дорогу и делу пропагандисте.
А дальше все пошло, как обычно: беседы на работе, в кружках, чтение листовок, газет, с великим трудом добываемых Кондрашовым.
У Савки здесь к его прежней обязанности — разбрасывать листовки — прибавилась новая: связиста.
Быть связистом между подпольными группами соседних шахт не мудрое будто дело: снеси куда надо пакет и передай из рук в руки.
Но вот на другой шахте гонец попался на глаза чужому начальству. Много есть примет, по каким можно догадаться, что парень-то не свой. И наметанный глаз начальника сразу нацеливается на Савку: кто, зачем?
Но Савка не ждет этих вопросов, он идет прямо на начальника и, сняв шапку и почтительно глядя в глаза, начинает нарочито корявым языком излагать свою просьбу о какой ни на есть работенке…
Работенки, разумеется, не оказывается, и, досадливо отмахнувшись от просителя, успокоившееся начальство продолжает свой путь. Простодушное деревенское лицо парня долго еще сохраняет огорченное выражение.
Заодно с лицом играют и ноги, еле плетясь походкой разочарованного человека, обманутого в своих ожиданиях.
Савкой все перестают интересоваться. Много таких бывает на шахтах теперь: всех не перечесть. И в унылом одиночестве он покидает шахту.
Выйдя в безопасную зону, за поселок, Савка меняет и лицо и походку и мчится домой во весь дух.
Дома он изображает происшествие в лицах, и все окружающие, включая и Кондрашова, покатываются со смеху.
А однажды Савка отличился и дома: подсунул письмо с угрозами самому подрядчику в дверь и ушел незамеченным..
Одним словом, на деле он оказался не так прост, как с виду, а вид честно служил ему защитой.
Подрос малый, возмужал. Двадцатый год ему идет. И хоть с лица не особо красив, а все же парень ничего себе, ладный, крепкий, плечистый. Молотобойная-то работа плечики расправляет в лучшем виде!
Шахта новая — работа старая
Не успел Савка оглянуться на новом месте, глядь, уж 1902 год месяцы отсчитывает. Бегут месяцы, сменяются события в стране, одно значительней другого.
Подземная работа отрывает шахтеров от наземных событий.
Как узнаешь, роясь весь день под землей, что творится на ее поверхности? В газетах, журналах об этом не пишут, а если бы и писали, шахтер все равно не прочел бы: библиотек и читален на шахтах нет. А если где и водятся на больших шахтах, где хозяевам хочется прослыть либералами, так там, кроме черносотенных газет и пустопорожней бульварной литературы, ничего не водится.
Далеко куда ходить за газетами или книгами шахтерам нет возможности: двенадцатичасовой рабочий день так. выматывает человека, что, доплетясь до барака, он валится на нары тотчас же после обеда.
И эту связь шахты с внешним миром революционные социал-демократы подпольщики берут на себя: приносят устные новости, добывают листовки и нелегальную литературу.
И они тоже устают. И у них руки-ноги не казенные, ноют и ломят. Но есть сила, которая заставляет их забывать об усталости, поднимает с нар, натягивает выходной костюм и пальто и ведет туда, куда нужно. Сила эта — идея.
— Опять? — сонно спрашивает Савка Кондрашова. — Опять до утра не спавши? Третью ночь?
— После отоспимся, парень. Надо идти. Обещали речь Заломова на суде дать. Знаешь, которого в Сормове за Первомай судили. Отпечатали ее нелегально. Не речь, говорят, а порох, огонь!
Савка, вздыхая, ложится на кондрашовское место (чего добру пропадать!), а Кондрашов выходит за дверь и растворяется в ночной темноте.
Хоть и на хорошем месте лежит сейчас Савка, а не спится что-то ему: думается. Вылетать им скоро с шахты придется. На все четыре стороны.
Хозяин давно уж разглядел, какие такие они птицы, да податься ему было некуда: замены Кондрашову не было. А без кузнеца шахта и дня обойтись не может.
А сейчас, люди сказывали, старый кузнец опять на работу просится. Хоть незавидный он мастер, и пьяница к тому же, а хозяин и тому рад: лишь бы от Кондрашова избавиться.
За этот год, что они здесь работают, Кондрашов ему всю шахту перемутил, всех огрызаться научил.
«Теперь непременно выгонит, как только кузнец приедет. Куда денемся?» — уныло думает Савка, но вспоминает, как здорово насолили они хозяину за этот год, и сразу веселеет: назначенных к увольнению двадцать пять человек — отстояли; шпика Чалова заставили с шахты удрать; добавочное помещение вытребовали. «Не зря год прошел», — удовлетворенно подумал Савка и заснул.
Предчувствие Савки оправдалось на пятый день: выгнали.
И снова привычное путешествие — от одного шахтерского порога к другому. Однако недолго бродили на этот раз. С одной шахты погнали привычными словами:
— Вы что, с луны свалились? Своих не знаем куда рассовать!
Зато на второй обрадовались и даже пошутили:
— Верно, от гадалки узнали, что наш-то кузнец до белой горячки допился? Давайте документики: ваше счастье!
Кузнец действительно заболел всерьез, и его отправили в больницу, а Кондрашова зачислили на его место. А Савелия подручным, как полагается.
Покончив с оформлением, подрядчик скомандовал:
— А теперь — айда в кузницу и за дело!
Еще идя в контору, Савка заметил небольшой ветхий сарайчик, стоявший в стороне, покосившись на один бок, словно хмельной человек. Бревно, подпиравшее злополучный бок, довершало это сходство.
«Будто на палку опирается», — подумал Савка.
Теперь подрядчик вел своих новых кузнецов именно туда, в эту кособокую развалину.
