1985. С. 105, 107.). Примечательно, что «азиатский мистицизм» Ухтомского не помешал ему впоследствии сделаться директором Русско-Китайского банка; а после победы советской революции большевики не стали его трогать и даже оставили в его владении коллекцию произведений тибетского искусства.
121
Что же касается антирусского тезиса о русской «азиатчине», то характерным ее примером стали националистические рассуждения поляка Ф. X. Дучинского, по мнению которого Московская Русь, с присущим ей «аграрным коммунизмом» и самодержавным образом правления, представляла собой вовсе не европейское, а «туранское» общество — в противоположность Украине и Белоруссии, испытавшим влияние польской культуры и проникнутым «арийским индивидуализмом» (ср.:
122
Что касается «идеалов высшего порядка», то рассуждения Ухтомского на этот счет представляют собой как бы распространение социально-мессианских представлений о традиционном общинном коллективизме (мир), которые народничество унаследовало от славянофилов, на страны Азии. Это было, разумеется, только начало долгого пути. Так, в 1918 году в Советской России была опубликована декларация (ее издал «Союз Освобождения Азии»), в которой говорилось, что обнищание азиатского крестьянства, с одной стороны, и традиции общинной собственности на землю (характерные для Сирии, Индии, Индонезии, Вьетнама) — с другой, могут стимулировать формирование общинного социализма. (Эта декларация приводится в книге:
123
Нельзя не отметить сходства рассуждений «неославянофила» и монархиста Ухтомского с воззрениями западника-марксиста Г. В. Плеханова. Последний, как известно, приписывал Московскому государству сугубо азиатский характер. Другое дело, что
124
Во время русско-японской войны иностранные обозреватели почти единодушно утверждали, что русские солдаты в Манчжурии обращались с китайцами как с равными, подрывая тем самым в глазах англичан авторитет белой расы (см.:
125
В 1893 граф С. Ю. Витте писал Александру Третьему, что, с точки зрения принципов православия, самодержавия и народности, Россия не может сблизиться с Европой, тогда как азиатские народы тяготеют к ней. Благодаря России, азиаты, всегда ощущавшие власть как орудие угнетения, увидели бы в ней орудие справедливости. В своем отношении к Азии европейские государства попирают всякую человечность и всякую справедливость; потому-то теперь они и высказывают подозрения насчет намерений России в Азии (ср.: За кулисами царизма. Л., 1925. С. 78 и сл., 81).
126
В 1938 г. один советский исследователь отметил, что после совершения революции из русского фольклора исчезла хилиастическая тема: народ стал говорить не о героях, исполнителях «золотых мечтаний», а о конкретном и практическом — о вождях и партии (см.:
127
Аналогичный аргумент («Коммунистическая партия — не благотворительное учреждение») высказывало браудеровское крыло американских коммунистов. (Во времена союза сталинской России и США коммунистам Америки не полагалось брататься с неграми, чтобы не шокировать белых американцев.)
128
«Die Kirchen sind gleichsam Versicherungsanstatten gegen „zuviel Religion“».
129
Эта характеризация пополняется житейским утешением, что «временное страдание с целью добыть выгоду для самого себя не считается мазохизмом…» (Rancour, p. 55). Зато добровольный отказ от удобств и готовность идти в ГУЛАГ Глеба Нержина (у Солженицына) характеризуется так: «Хотя,
