В стране литературных героев

А.А.: Если хочешь, Геночка, я еще могу подлить масла в огонь твоего благородного негодования. Он подражал не только им…

Гена: А кому еще?

А.А.: Кому? Пожалуйста: и Лермонтову, и Жуковскому, и Языкову, и Козлову, и Ивану Панаеву…

Гена (это превзошло все его ожидания): Ну и ну!..

А.А.: Погоди, и это еще не все! Он подражал даже таким поэтам, про которых ты, наверно, и не слыхал: Ростопчиной, Мейснеру, Стромилову…

Гена (уничтожающе): Вот видите! Нет, не знаю, как там было бы с Ленским, а уж из этого эпигона ничего не могло выйти!

А.А. (лукаво): А между тем кое-что вышло.

Гена: Не может быть! (Придирчиво.) Как его фамилия?

А.А. (безмятежно): Некрасов.

Гена: Какой Некрасов? Однофамилец, что ли?

А.А.: Да нет, тот самый. Николай Алексеевич.

Гена: Наверное, вы меня опять разыгрываете, Архип Архипыч?

А.А.: Нет, Геночка, не разыгрываю. Это Некрасов. Некрасов, проходящий в ту пору школу ученичества, необходимую каждому поэту. Все эти стихи – из его первой книжки, которую он и назвал – то в духе Ленского 'Мечты и звуки' и в которой он как бы бессознательно подытоживал опыт всей предшествующей ему поэзии, учился всему, чему можно было научиться…

Гена: Интересно… Выходит, в подражании и правда нет ничего плохого? Раз уж сам Некрасов подражал?

До сих пор все участники диспута послушно следовали указанию Дон Кихота: хранили почтительное молчание. Но в этот момент в разговор решительно вмешивается Сирано. Его терпение лопнуло.

Сирано:

Вот именно! Я верю: ваш… Некрасов

Достоин славы, лавров и Парнасов.

Но бедный Ленский – отчего же он

Страдать средь эпигонов осужден?

Я протестую – и без промедленья

Я требую его переселенья!

А.А.: Видите ли, дорогой Сирано, к сожалению, невозможно переселить Ленского из Провинции Эпигонии. Как ни печально, но он ведь не успел стать самостоятельным поэтом. Законы поэзии суровы. Если бы случилось так, что и от Некрасова остался бы лишь сборник 'Мечты и звуки', он тоже не имел бы права на более почетную прописку. В России просто не было бы тогда поэта Некрасова… (Мягко.) Так что, Сирано, вы не совсем правы…

Сирано (вспыхнув):

Что слышу я? Де Бержерака мненье

Осмелились подвергнуть вы сомненью?

Ни принц, ни герцог, ни маркиз, ни граф

Не смели мне сказать, что я не прав!

Дон Кихот: Сеньор де Бержерак, не давите на общественное мнение! У нас это не принято.

Путешествие двадцатое. Новые злоключения принца Гамлета

Комната профессора. Гена и Архип Архипович увлечены разговором, который, судя по всему, они ведут уже давно.

Гена: А по-моему, тут все гораздо проще, Архип Архипыч! Все эти эпигоны освистали Маяковского совсем по другой причине.

А.А.: По какой же?

Гена: Потому что Маяковский не простой поэт. Он – новатор. У него и размер не такой, как у классиков. И рифмы другие, не совсем обыкновенные. Помните, они кричали ему: 'Ни складу и ни ладу!..', 'Ни рифмы, ни размера!'

А.А.: Значит, если бы этой компании прочел свои стихи не Маяковский, а, скажем, Пушкин, его бы они, по-твоему, не освистали?

Гена: Конечно, не освистали бы! Маяковского ведь и в жизни многие не понимали, ругали, считали, что он не поэт, а просто хулиган какой-то. А с Пушкиным ведь так не было: его сразу все признали…

А.А.: Да нет, у Пушкина тоже сперва все шло не так гладко. Вот, например, когда Пушкин напечатал 'Руслана и Людмилу', в одном из тогдашних журналов появление этой поэмы рассматривалось как нахальное, грубое вторжение…

Гена: Нахальное? Что-то мне не верится даже.

А.А.: Суди сам. Автор этой журнальной статьи писал следующее: 'Позвольте спросить, если бы в Московское благородное собрание как-нибудь втерся…' Слышишь, Гена? Втерся! '…как-нибудь втерся гость с бородою, в армяке, в лаптях, и закричал бы зычным голосом: 'Здорово, ребята!' Неужели бы стали таким проказником любоваться?.. Бога ради, позвольте мне, старику, сказать публике посредством вашего журнала, чтобы она каждый раз жмурила глаза при появлении подобных странностей… Шутка грубая, не одобряемая вкусом просвещенным, отвратительна…'

Гена: Ишь ты! Отвратительна! Это про Пушкина-то!

А.А.: Ничего удивительного, Геночка, тут нет. Такие вот твердые приверженцы устоявшихся литературных канонов обычно и считают себя воплощением 'просвещенного вкуса'. Но вот приходит гениальный новатор, ломает этот привычный, устоявшийся канон. И постепенно оказывается, что этот так называемый 'просвещенный вкус' уже давным-давно устарел…

Гена (уверенно): Теперь понятно. Значит, так… Сперва Пушкин доказал, что устарел тот вкус, который был до него. А потом пришел Маяковский и выяснилось, что и сам Пушкин тоже уже устарел.

А.А. (огорченно): Ох, Геночка! Как примитивно ты меня понял… Сейчас попробую объяснить получше… Впрочем, я совсем забыл! Ведь мы с тобой сегодня приглашены в гости.

Гена: В гости? К кому?

А.А.: К Милону и Софье, героям фонвизинского 'Недоросля'.

Гена: Архип Архипыч, ну чего это ради мы к ним пойдем? Они ведь такие… скучные!

А.А.: Сегодня, я думаю, тебе не будет у них скучно.

Гена: Почему? Что они, другими стали, что ли?