Дон Кихот: Ты прав, мой славный Сирано! Мы собрались, чтобы защитить, как подобает настоящим рыцарям, нашего юного друга, поэта Владимира Ленского.
Сирано:
Гена: Мне Ленский тоже нравится! Он смелый, благородный, это все правда. Но вот насчет того, что он мог бы стать хорошим поэтом, это, по-моему, вы зря! Мы с Архипом Архипычем уже точно установили, что он – эпигон, то есть подражатель.
А.А.: Да, в этом грехе он повинен.
Сирано (
За ним не знаю никаких грехев!
Он подражал? Не спорю! Может статься…
Но кто из нас не вторил в восемнадцать?
Кто не писал – грешно ли в том признаться?
По-детски подражательных стихов?
Так начинал и я, де Бержерак!
Всегда поэты начинают так.
Поверьте мне, от сотворенья света
Без подражанья не было поэта…
Гена: Как это так – не было? А Пушкин? А Лермонтов? А Некрасов? (Задиристо.) Может, скажете, они тоже подражали?
Сирано (
Простите, но…. признаться… к сожаленью,
Я не могу о них иметь сужденья…
Гена (
Сирано (
Я правда, слышал эти имена.
Я знаю: Пушкин – Ленского создатель…
Но я их не читал…
(
Увы, приятель!
Гена: То есть как? Вы что? Пушкина не читали? Некрасова не знаете?
А.А.: Геночка, да чему же ты удивляешься? Ведь Сирано жил задолго до Пушкина или Некрасова. Да к тому же он – француз…
Гена: Ах, верно… Как это я не подумал…
Дон Кихот: Благородные сеньоры! Этот добрый, но заблудившийся мальчик решил оспорить слова нашего доблестного де Бержерака. Есть ли среди вас люди, обладающие достаточными знаниями для того, чтобы объяснить мальчику его ошибку?
А.А.: Если позволите, благородный рыцарь, я попробую сделать это…
Дон Кихот: Вы? Но ведь именно вы и вызвали гневную отповедь нашего Сирано! А теперь хотите защитить его? Не странно ли это?
А.А.: Ничуть не странно, дорогой Дон Кихот. И я надеюсь, вы скоро это поймете.
Дон Кихот: Что ж, в таком случае слово вам, сеньор профессор. Друзья мои! Храните молчание!
А.А.: Итак, я попробую ответить на вопрос Гены… Скажи, Геночка, как, по-твоему, чьи это стихи:
'Когда взойдет денница золотая
На небосвод
И, красотой торжественной сияя,
Мрак разнесет…'
Гена: Как? Как? 'Денница золотая'? Вы знаете, Архип Архипыч, если бы я не знал, что Ленского Пушкин выдумал, я бы сказал, что это Ленский написал. Что это его неизвестное стихотворение…
А.А. (
Гена: А кому этот подражал?
А.А.: Евгению Баратынскому – вот кому. У него есть такие строчки:
'Когда взойдет денница золотая,
Горит эфир,
И ото сна встает, благоухая,
Цветущий мир…'
Гена: Прямо точь-в-точь!
А.А.: А вот тебе еще строчки того же стихотворца:
'Красавица! Не пой веселых песен мне!
Они пленительны в устах прекрасной девы,
Но больше я люблю печальные напевы,
Они манят к той дивной стороне…'
Гена: Да это же Пушкин!
А.А.: Что ты, Гена, побойся бога! Какой Пушкин?
Гена: (
А.А.: Ты прав, – хотя и не совсем. Дело было несколько иначе. Этим строчкам Пушкина подражал Владимир Бенедиктов. И вот что у него получилось:
'О! Не играй веселых песен мне,
Волшебных струн владычица младая!
Мне чужд их блеск, мне живость их – чужая,
Не для меня пленительны оне…'
Видишь? Бенедиктов подражал Пушкину. А уж тот стихотворец, о котором я тебе говорю, подражал Бенедиктову. Он, как видишь, никем не брезговал.
Гена (