глазами у нее были большие и глубокие, как вдавленные вены, круги. Она курила, молча глядя на бокал вина, налитый ей Фабио. В руке Долорес держала стопку листов, исписанных размашистым и нервным почерком – тем самым, который я видел на листах в ее комнате. Это был рассказ о Кларе. Фабио тоже сидел молча. Он выжидающе смотрел на Долорес, как будто она оборвала свою фразу на полуслове. На языке этого любителя театральности такой взгляд должен был означать проявление внимания. Полин положила конец этой молчаливой беседе. Она попросила бокал вина и поклялась, что больше не выпьет за этот вечер ни капли спиртного.
Только когда все сели за стол, обнаружилось отсутствие Умберто. Пако встревоженно посмотрел на меня. Я пожал плечами и неопределенно махнул рукой в сторону кухни, указав на выходящую в сад дверь.
– Он прошел там уже давно, – сказал я. – В руке у него была бутылка арманьяка. Вряд ли он ушел далеко.
Я беззастенчиво наблюдал за реакцией Фабио и Полин. Они обменялись встревоженными взглядами. Она закрыла глаза и, приоткрыв губы, прошептала что-то, чего я не смог понять.
– Нужно идти искать его, – решил издатель. – Барашек подождет. Педро, пойдем вместе.
Пако надел резиновые сапоги и взял зонтик. Я ограничился тем, что накинул на себя непромокаемый плащ. Мы вышли из дома и направились к калитке. Пако освещал фонарем то одну, то другую сторону дороги. Наверное, под влиянием «Барона на ветвях», проходя мимо плакучей ивы, он осветил ее. Убедившись, что Умберто там не было, Пако пошел дальше. Тонкий луч света настойчиво прорывался сквозь дождь, рассеиваясь в глубине ночи или освещая какое-нибудь растение. Тяжелый и неуклюжий, как бык, издатель шел вперед, с силой шлепая по лужам, как будто желая своими шагами осушить землю.
Калитка была закрыта. Пако нетерпеливо повернулся к особняку. Оттуда дом, со своим мерцающим светом, казался кораблем, плывущим по воле волн в невидимом океане. Свет фонаря медленно описал широкий полукруг.
– Куда же, черт возьми, подевался этот кретин? – проворчал издатель.
Пако решил, что будет лучше, если мы обойдем сад по отдельности. Сам он отправился вдоль забора к тому месту, где прошел Умберто со своей бутылкой. Я же, без фонаря, должен был обойти дом в противоположном направлении. Почти ничего не видя, я шел, спотыкаясь и повторяя имя Умберто. Проходя мимо птичника, я услышал донесшийся изнутри стон. Дверца ограды была открыта, но птицы сидели в своем домике. Я заглянул внутрь. Там стоял удушающий запах. В темноте притаилась многочисленная, настороженная и недоверчивая масса пернатых. Достаточно было одного крика, для того чтобы устроить хаос. Я хотел осторожно двинуться вперед, но наткнулся на что-то большое и мягкое. Снова послышался стон. Я нагнулся и погладил по спине собаку издателя. «Что ты здесь делаешь? – сказал я ей. – Ты же не птица». Животное ответило мне сопением и долгим горловым звуком, как будто с трудом заглатывало целую змею.
Нужно было поскорее вывести собаку оттуда, пока она не перепугала всех птиц. Я потянул ее за ошейник, но она даже не пошевелилась. Я присел, чтобы, опершись о пол, вытащить собаку, и в этот момент моя рука наткнулась на ботинок. Я повернулся и с опаской ощупал мокрую ногу. Умберто нашелся. Я позвал его, но не получил ответа. Несчастный сидел, прислонившись к стене птичника. Нащупав грудь Умберто, я взял его за отвороты пиджака и слегка встряхнул. Я положил ему руку на лоб: он был такой холодный, что на мгновение я подумал, что Умберто умер. Я снова стал трясти его, до тех пор пока он не заворчал. Потом он издал хрип, задушенный слюной или рвотой. Я взял его под мышки и выволок из птичника. Оказавшись на воздухе, я поднял его, взвалил на спину и, пошатываясь под тяжестью тела, потащил в особняк.
Наше появление вызвало небольшой переполох. Только Долорес, привыкшая, по- видимому, к таким сценам, осталась сидеть за столом, держа в руке бокал вина и изобразив на своем лице смертельную скуку. Полин очень нервничала. Она не находила себе места и в конце концов, забившись в угол, расплакалась. Исабель стала утешать ее. Антон Аррьяга, ходивший за нами по пятам, но бывший не в состоянии прикоснуться к лежавшему без сознания Умберто, предложил привести его в чувство рюмкой виноградной водки. С помощью Фабио и издателя я отнес Умберто в его комнату. Там мы его раздели, вытерли и уложили в постель. Несчастный Умберто икнул и выплюнул желчь на подушку. Я собирался вытереть ее, но Пако остановил меня:
– Хватит-хватит. Пойдемте вниз. Пускай он отдыхает.
Вскоре мы опять сидели за столом. За окном продолжал лить дождь, но теперь мы были внутри корабля, и нам все было нипочем. Даже то, что корабль плыл неизвестно куда, поддаваясь прихоти волн. По крайней мере именно это чувство хотел внушить нам Пако. Он сделал мне нетерпеливый знак, чтобы я резал и подавал барашка. Стремясь во что бы то ни стало наладить обстановку, Пако решил сам откупорить бутылку своего лучшего вина. Он взял штопор и посмотрел на него как на инструмент, сконструированный безумным ученым. Поколебавшись несколько мгновений, Пако передал бутылку и штопор Фабио:
– Держи. Поручаю эту важную миссию тебе. И между прочим, может быть, ты наконец соблаговолишь рассказать нам свою историю?
– Главную героиню зовут Мануэла, – воинственно и торжествующе ответил Фабио. Полин смотрела в свою тарелку с улыбкой, как будто любезничая со своим куском барашка. – Действие происходит зимой в Венеции в отеле «Чипниана», одном из самых шикарных в городе. Служащие за стойкой очень нервничают. Один из них вызывает по телефону администратора. Другой пытается задержать даму, которая, опершись на стойку, просит счет. Это молодая женщина, изящная и столь обольстительная, что все мужчины чувствуют себя совершенно беззащитными перед ней. На ней надета меховая шуба. На полу стоят два больших чемодана. Появляется администратор и просит ее вернуться в свой номер. Женщина настаивает на том, чтобы ей подали счет. «Будьте благоразумны, – говорит ей администратор, беспокойно растирая потные руки. – Ваш муж рассердится. Когда он вернется, он мне голову оторвет. К тому же я прошу прощения, но вам нечем будет заплатить. Вы ведь живете в гостинице целый месяц». Мануэла серьезно на него смотрит. Кажется, она мгновение колеблется. Администратор порывается отвести ее назад к лифтам. «Мне есть чем заплатить», – отвечает наконец Мануэла, снимая бриллиантовое колье и кладя его на стойку. Носильщик относит чемоданы к ожидающей ее на пристани лодке. Администратор идет за ней, но она не обращает на него внимания. Женщина садится в лодку и откидывается на сиденье, глядя на грязную воду канала. Лодочник спрашивает, куда ее везти. «Не знаю, – отвечает Мануэла. – Поезжайте куда-нибудь, а я пока подумаю». Моторка заводится с мягким рычанием. Так начинается мой рассказ, этой сценой.
– Ну и ну, – сказала Долорес Мальном, глядя на Полин с пренебрежительной улыбкой, – благодаря Фабио ты тоже стала героиней приключений.
В Полин было что-то такое, что было неприятно Долорес. Я не мог понять, в чем было дело, но было очевидно, что Полин вызывала у нее нечто вроде зависти или ревности. Чему могла позавидовать такая женщина, как Долорес, такой, как Полин? Возможно, ее отношениям с мужчинами и миром, ее умению безропотно подчиняться чужой воле, существовать всегда во власти другого человека, как ценный предмет, который заботливо берегут, чтобы он не разбился. Долорес обожала ценные вещи, но сама предпочитала обладать ими. Однако сильные и умные люди в конце концов начинают завидовать рабскому положению других. Полин, казалось, заметила упрек Долорес.
– Я не героиня рассказа, – ответила она, признавая ее правоту и опять отступая. – Я
