вперед по линии.
Четверо рабочих во главе с дедом Еремеем пошли выполнять распоряжение.
Шпалы ложились на вагонетку ровно, плотно, со звоном.
Хватит, ну ее к черту, — сказал Еремей, сбрасывая на землю фуражку и утирая подолом рубахи пот с лица. — Вчетвером, не евши, пожалуй, и не укатишь. Лучше второй раз потом сходим.
Подали бы паровоз с платформой. Эвон в выемке так ведь, попусту пыхтит.
Ему сюда, под гору, тяжело спускаться.
Ребята, шутки шутками, а нам за выемкой, гляди ведь, шибко на подъем… Не вгоним в гору.
Ни черта! Пока под уклон — раскатим пуще… Выскочит.
Пошли?
Пошли!
Восемь рук уперлись в задний брус вагонетки. Рабочие, кряхтя, медленно, вершок за вершком, двинулись вперед. Набрав скорость, вагонетка пошла легче.
Эх, родная! Наддай! — кричали мужики.
Поехала в лес за орехами…
Разгонись, раскатись… Ну, милая!..
Айда, ребята, цепляйся, садись! В гору выедем. Во-во! Держись!.. Гляди, обратно, язва, не пошла бы.
Легче пошла, родные, легче!..
Отдыхай, опускай руки… Вагонетка ходко приближалась к выемке.
Эй-ге! Лизавета! — кричали теперь ей снизу мужики. — Спускайся, прокатим.
Во всей партии маннберговских рабочих Лиза была единственной женщиной. Однако, несмотря на это, ни один из самых беспутных парней, что называется «с бору да с сосенки», никогда не посмел заговорить с ней развязно. Лизу все любили и уважали. «Всем родная, — говорили о ней. — Наша!»
И многие всерьез называли ее дочерью.
Ну, скорей слезай сверху, доченька, — задрал бороду дед Еремей. — Верно, прокатим.
Ладно, ладно, — откликнулась Лиза й засмеялась. — Тоже силачи! Разве слезть мне да вам еще пособить?
Но-но, не смейся, угоним одни!..
Не конфузь нас, дочка…
Стой! — вдруг закричал Еремей. — Фуражку-то забыл, где шпалы грузили!
А чего орешь? Возьми да вернись, пока далеко не ушли.
И то вернуться, — согласился Еремей. — А не тяжело одним-то?
Не-ет, раскатилась здорово.
Теперь и на подъем сама выскочит.
Еремей подтолкнул еще раз вагонетку и побежал назад по шпалам.
Дядя Еремей, — крикнула ему Лиза, — не беги хлестко, обутки потеряешь!
Еремей не расслышал, на бегу оглянулся, махнул рукой и, придерживая ладонью сердце, пошел дальше скорым шагом. Вагонетка скрылась за откосом выемки.
Лиза посмотрела на Еремея. Вот он дошел до середипы насыпи, нагнулся, поднял фуражку, повернулся, увидел Лизу и помахал ей. Он что-то кричал, но слова плохо долетали.
Славный этот дед Еремей! Наладилась бы у него хорошая жизнь скорее!
Еремей шел по шпалам обратно, широко размахивая руками. Потом опустился на полотно дороги, между рельсами, стащил сапоги и стал перематывать портянки. Вдруг он запел заливисто, потряхивая бородой, покачиваясь всем телом. Недавно человек в Сибири, а слюбился с народом, с его песнями.
Звонок звенит насчет проверки —
Ланцов из замка убежал…
Лиза вполголоса ему подпевала:
По веревочной лестнице спустился…
Из дальней выемки, той, где пыхтел паровоз, вдруг выкатилась нагруженная балластом платформа. Она катилась очень быстро, под уклон, все набирая скорость. Еремей сидел к ней спиной, подвертывал портянки и распевал:
Эх, да по веревочной лестнице спустился…
А платформа набегала прямо на него.
У Лизы захватило дыхание. Она хотела крикнуть и не могла, только махала руками. Еремей тряхнул бородой — должно быть, улыбнулся — ив ответ помахал сапогом.
…Ланцов из замка убежал…
Платформа была совсем близко! Катилась, выставив черные буфера, и грузный крюк покачивался впереди… — А-ай! — вырвалось у Лизы.
Еремей дернулся, должно быть все же услышав крик Лизы и гуд колес, подобрал портянки и бросился на четвереньках через рельсы. В тот же миг по его ногам прокатилась платформа… Еремей взмахнул левой рукой, как бы пытаясь оттолкнуть от себя что-то очень тяжелое, приподнялся одними плечами и упал, уткнувшись лицом в песок.
Лиза заметалась. Она бросилась было к Еремею, но сообразила, что ей одной там ничего не сделать, и повернула обратно — догонять рабочих, укативших вагонетку. Оглянулась. Платформа полным ходом приближалась к выемке… Господи! Что же делать? Настигнет мужиков, еще и этих ударит в спину…
Она сбежала вниз, подняла валявшуюся в канаве шпалу и, задыхаясь, потащила ее наверх, на полотно. Песок сдвигался, осыпался под ногами, а шпала была очень тяжелая — Лиза едва успела сунуть ее одним концом поперек пути и отскочить в сторону. Платформа ткнулась, подпрыгнула и передним скатом слетела с рельсов.
Тогда Лиза помчалась вдоль выемкп. Увидела рабочих. Выгнав вагонетку на подъем, они отдыхали. Лиза издали крикнула им:
Скорей, скорей! Еремея зарезало… — и побежала обратно.
К Еремею Лиза подбежала первая. Он редко стонал, бессильно двигая по земле руками. Левая нога в коленном суставе у него была отрезана прочь; правая с натянутым до половины сапогом держалась на лоскуте кожи, вывернувшись кверху носком. Вокруг натекла лужа крови.
Дя-дя Еремей, — жалобно всхлипнула Лиза, схватив его под мышки и силясь повернуть вверх лицом, — очнись, миленький…
Не трожь, дочка, — надсадно охнул Еремей. — Horn бы стянуть чем потуже, кровью… исхожу…
На побелевшем его лице неестественно черной казалась густая борода. На лбу блестели крупные капли пота.
Лиза собрала последние силы, положила Еремея на спину и, взглянув на раздробленные обрубки и лоскут кожи на правой ноге, закрутившийся теперь жгутом, качнулась и опустилась на песок.
Подбежали рабочие.
Что делать-то с тобой, дед Еремей? — растерянно спрашивали у него.
Завяжите… хоть… рубахой… — слабеющим голосом сказал Еремей. — Шумит… в голове… Попить бы… Дарье… не пишите… пока… не пугайте…
Левушка, — подтолкнул молодого парня Кондрат, — ну-кося махом беги за выемку,
