пообедав, укладывался спать. На время рождественских праздников он уехал в город. И целые две недели вечерами Лиза с Еремеем в теплом, чистом вагончике сидела за столом Маннберга, зубрила азбуку, на грифельной доске писала буквы, цифры.
Способности у Лизы оказались исключительные: стоило только запомнить начертания букв, как ей быстро далось свободное чтение. Труднее было с арифметикой.
Сдвинув брови, нахмурившись, она часами сидела над грифельной доской, украдкой считая на пальцах. Но таблицу умножения она выучила уже в один день и с такой охотой, словно это было стихотворение.
Чтение букваря, подписей под картинками Лизу забавляло, как малого ребенка. Не глядя на книгу, она прикрывала картинку ладонью и читала текст: «Маша кушает кашу», — а потом убирала ладонь и, к своему удовлетворению, видела толстощекую девчурку с ложкой в руке. На столе дымилась огромная мисйа каши.
Какое чудесное свойство имели эти черные знаки — буквы! Они не только объясняли рисунки, но звучали человеческим голосом!
Рассказ про мальчика, который сначала утаил только один пятачок, а потом стал вором, открыл для Лизы новое свойство книг. Это была уже не забава, не простодушные подписи под картинками — это была жизнь. Настоящая, неприкрашенная… Она несколько раз перечита- j ла этот рассказ, плакала над ним и все думала: «Зачем, — ну зачем мальчик взял тогда пятачок?»
Так подошла и весна. Научив Лизу чтению, письму и первому счету, Еремей больше ничем не мог ей помочь, он теперь только доставал у рабочих и приносил ей книжки. Они были интересны, волновали, будоражили чувства, эти сказки «О спящей царевне и семи богатырях», «О портупей-прапорщике», «О царе Додоне и царевиче Гви-доне». Но рассказы Лизе нравились больше. Они серьезнее объясняли жизнь. Они убеждали так, что не верить им было нельзя.
Лизе теперь хотелось читать и читать. Но надо было таиться от Маннберга, — она боялась: узнав, что она стала грамотной, Маннберг ее выгонит. Потом пришла пора, когда оказались прочитанными все книги, что хранились в сундучках у рабочих. Нового Лиза не могла достать ничего.
Свои книги — с кожаными корешками, тисненными зо-лотом_л. Маннберг всегда замыкал в письменном столе. Но как-то однажды, уехав в город по делам на несколько дней, забыл на этажерке роскошное издание «Римской истории)). Лиза открыла ее на тех страницах, где рассказывалось о восстании Спартака. Новые мысли ошеломили Лизу. Вот какие бывают еще книги! Да как же это так? Что же это такое? Жизнь настоящая, полная, жизнь человека неисчерпаемой силы души развернулась перед ней. В этих строчках, вытянувшихся ровными столбиками посреди страниц, бурлили чистые страсти, гнездилась черная измена, предательство, теплилась нежная любовь. И смерть Спартака под секирами римских воинов не казалась трагедией, нет! — она звучала как призыв встать, вооружиться и свергнуть насильников…
Прочтя последнюю строчку книги, Лиза задумалась. Она много в ней не поняла. Но встревоженно стучало сердце. Перед глазами неотступно стоял образ мужественного предводителя рабов.
Эх, так бы мне помереть, — прошептала Лиза, утирая слезы, — не зряшней смертью.
Хотелось кому-то помочь, за кого-то заступиться, надеть тяжелые кованые доспехи, вооружиться мечом и выйти на бой. С кем? За что? Это еще не было ясно. Но уже замаячила какая-то светлая, хотя и далекая цель.
В жизни Лизы наступил перелом. Она постепенно стала как-то живее, подвижнее, чаще стала шутить, улыбаться.
Не понимая настоящей причины, Маннберг все это связывал с весной.
Хм, — говорил он, прищуриваясь, — оказывается, для всех законы природы одни. Уж на что ты была у меня ледяная, а начинаешь подтаивать. Смотри не растай совершенно.
Лиза краснела, конфузилась и, не дослушав Маннбер-га до конца, убегала к себе на кухню.
Впрочем, Маннберг дальше двусмысленных шуточек не шел. Может быть, предостерег его однажды приехавший из министерства старший ревизор. Сухой, костлявый старик, он задержался на несколько часов на участке Маннберга. Обошел палатки, не вступая с рабочими в разговор, проверил добротность насыпей и нашивки рельсов на шпалы, вернулся довольный. Маннберг кликнул Лизу, велел готовить ужин. Ревизор поднял брови, тускло глянул на нее.
Работы выполняются прекрасно, Густав Евгеньевич, — сказал он, не спуская глаз с Лизы, — я чрезвычайно доволен. Но этого, извините, не одобряю. Да-с. — Палец угрожающе поднялся кверху. Ревизор не стеснялся говорить в присутствии Лизы. — Это, сударь мой, ни к чему. Не хватало вам здесь обзавестись еще младенцем. Как будет выглядеть после этого репутация ваша? Все это делается, все это извинительно. Да-с. Но иным порядком, иным способом. Город от вас недалеко… В личную жизнь вашу я не вмешиваюсь, но советом моим не пренебрегайте. Да-с.
Маннберг с ним согласился.
Чуть улыбнувшись, он даже спросил ревизора: не уволить ли ему Лизу и не взять ли вместо нее старуху?
Уловив иронию в словах Маннберга, ревизор сухо заметил:
Ваше дело, Густав Евгеньевич. Не мне устанавливать возраст для вашей прислуги. Поступайте, как вам угодно. Но во всем соблюдайте меру. Да-с,
Я во всем соблюдаю меру, — беспечно откликнулся Маннберг. — Это вы уже отметили, когда проверяли работы на участке.
Да-с, сударь мой, я это отметил, когда говорил о добротности сделанных работ, но это еще не значит, что и в денежных делах вы также соблюдаете чувство меры. По этому поводу мы будем с вами иметь отдельный разговор.
Но вы не проверяли мои денежные дела! — воскликнул Маннберг.
А вы, Густав Евгеньевич, хотите, чтобы я их проверил? — едко спросил ревизор. — Вы уверены, что это будет лучше?
Маннберг опустил глаза. Разговор достаточно последовательный: начать с заботы о нравственности, а кончить… Все это так привычно!
Я думаю, что это не будет лучше, — сказал он с резкой откровенностью. И грубо выпроводил Лизу, вошедшую с блюдом творожных ватрушек. — Итак, сколько вы
хотите?„„
Ревизор старческой рукой неторопливо взял с блюда ватрушку, аккуратно разрезал ее ножом на одинаковые четыре части и, пододвинув три из них Маннбергу, четвертую дольку стал молча жевать сам.
9
Василев постарался использовать свое знакомство с Маннбергом, завязавшееся у него с первых дней приезда инженера в Шиверск. Он очень ловко сумел повернуть дело так, что оказался единственным поставщиком всех товаров для участка строительства, которое вел Маннберг, и это значительно увеличило его доходы. Гурдус, самый настойчивый из местных конкурентов Василева, попробовал было затеять с ними состязание, но быстро отступился: В
