О мадам, — успокоил ее француз, — шнуры оставляются достаточной длины.
А вдруг он сгорит быстрее?
Так не бывает, — вмешался в разговор Маннберг. — Ну-с, внимание! Ждите.
Скала вдруг беззвучно приподнялась, потом раскололась надвое, из щели вырвался, широкий сноп багрового пламени в клубах пыли и черного дыма, и вверх полетели крупные глыбы камней. Одновременно с этим дрогнула земля под ногами у зрителей и глухой, раскатистый удар прокатился над лесом.
Как страшно! — сказала Елена Александровна, закрывая лицо руками. — Я не могу. Уйдемте скорее отсюда!
Маннберг с удовлетворением посмотрел на бесформенный провал, образовавшийся на месте скалы, и стал помогать Елене Александровне спускаться с горы.
Грохот взрыва докатился и до выемки, где работали грабари и землекопы. На минуту они прервали работу и подняли головы.
Рванула, матушка!
Эх-ма!
Вот это силища!
А ну, давай перекурим, — предложил кто-то.
Десятник было забранился — рано, дескать, еще садиться на перекур, — а потом махнул рукой и сам вытащил из кармана кисет.
Рабочие расселись группами по три-четыре человека. В одной из них оказался тот, что перевязывал себе ногу. Он уже снова наравне со всеми работал в выемке.
Верно вам говорю, — объяснял он своим собеседникам, массируя ногу выше повязки и морщась от боли, — опять контролер какой-то приехал. Наш-то перед ним так и юлит. А этот, приезжий-то, даже зашумел на него спервоначалу: почему, мол, густо поставлены люди… Не смейся, Кондрат, своими ушами я слышал. Я вот так сидел, а они вот этак от меня стояли, — показал он рукой.
Смотри, может, и вправду прижмут хвост нашему, — заметил толстогубый, подслеповатый грабарь. Он стоял, облокотись о свою грабарку, уже до половины нагруженную песком.
Никто ему не прижмет, — вполголоса сказал Кондрат, рабочий в годах, с суровым, серьезным лицом, — никто не прижмет, коли мы сами ему не прижмем.
Прижми попробуй! Он те прижмет, — зло проговорил четвертый, совсем старик, но еще крепкий и могутный.
А прижимают, — словно мимоходом бросил Кондрат.
Где это? — недоверчиво спросил старик.
Поговори с теми, кто сюда из России приехал. Там теперь такие дела идут… — тихо сказал Кондрат и сам оглянулся: не услышал бы кто посторонний.
Чем же их прижимают? — наклонился к нему рабочий с повязкой на ноге.
Перво-наперво — забастовками. Да, да, Никифор, забастовками.
Ну-у, — разочарованно протянул толстогубый грабарь и даже цыркнул слюной через зубы, — забастовнами… Один в лес, другой по дрова, вот те п забастовали. Себе только хуже наделаешь. Тут, брат, вся надежда на большое начальство. Жалобы, кто грамотный, надо писать.
А, жалобы! — с досадой сказал старик. — До бога высоко, до царя далеко…
Кондрат выждал, пока все затихли.
А вот в России бастуют, — сказал он и укоризненно посмотрел на грабаря. — Целые заводы бастуют. И не так, чтобы одним в лес, другим по дрова.
Сговариваться хорошо надо заранее, — сказал старик. — Да ведь надо, чтобы первый кто-то за это взялся.
А ты бы и взялся, — словно шутя, проговорил Кондрат.
Куда мне в такие дела первому лезть! — махнул рукой старик. — Коли другие начнут, я не отстану.
Ну, а поговорить-то ты с надежными людьми мог бы? — спросил Кондрат. — Рассказать, как в России на заводах бастуют?
Чего же не поговорить, — согласился старик, — это можно. Только самому сперва об этом послушать надо.
А ты что задумался? — подмигнул Кондрат грабарю.
Слыхал я, вроде где-то средь нас собираются мужики, толкуют про лучшую жизнь… может, там умней чего скажут?
Ты что же, послушать хочешь?
Полюбопытствовал бы.
А потом хозяину рассказать? Да? — Кондрат так и впился в него глазами. — Большому начальству?
Этим, мужик, ты меня не попрекай, — хрипло сказал грабарь, — этого за мной никогда не водилось.
Так хочешь послушать? — торжественно спросил Кондрат.
Сказал уже.
— Знаешь Еремея Фесенкова… — начал Кондрат. И все теснее придвинулись к нему.
Не успел Кондрат договорить, как подошел десятник.
Айда, айда, вставай! — заторопил он мужиков. — Довольно рассусоливать! О чем это вы?
Да, вишь ты, — сказал Никифор, вставая и припадая на больную ногу, — все толкуем, какой тут начальник вместе с нашим ходил.
Ох-хо-ха! — засмеялся десятник. — Да это ж сам господин Василев из Шиверска сюда с супругой пожаловал. Полюбоваться воздухом.
Эт-та который же? — недоверчиво переспросил грабарь. — Что все здешние лавки держит?
Он, — подтвердил десятник, — собственной персоной.
Тьфу ты! Вот обмишулилсяя, за начальника. принял… — Никифор выругался. — Ну, знал бы я, не то еще ему загнул бы.
И снова заблестели на солнце инструменты, и заструился с лопат горячий песок.
10
Окна были завешены густыми тюлевыми шторами, и оттого в комнате стоял легкий полумрак, хотя время быдо еще и не позднее.
Они говорили и говорили.
Миша, но ты мне расскажешь что-нибудь еще об Анюте?
Да нет, Алеша, кажется, все. Больше нечего.
За последнее время Анюта стала писать такие осторожные письма, что трудно и понять, как она живет и что делает.
Значит, она хорошо научилась писать письма, — заметил Лебедев, — а ты их не научился читать.
Алексей Антонович обиженно пожал плечами.
Конечно, ничего этого я делать не умею. Могу только завидовать тебе.
Чему завидовать?
