требует? — переспросил он, вертя ногой, насколько ему позволяли прутья в спинке кровати.
Велел сейчас же к себе привести.
Велел? Оп велел! Не всеми Ивану Максимовичу дано повелевать. А потому я прошу вас, Клавдия Андреевна, передайте господину Василеву, что Геннадий Петрович сегодня устали и зайти к нему не могут.
Да я как же без тебя приду? Что мне тогда Ивап Максимович скажет?
Лакричник сладенько потянулся. Небрежно зевнул.
Что он вам скажет, Клавдия Андреевна? А что он вам может сказать, если, допустим, я устал и сегодня посетить его не имею возможности? При неотложной для него надобности Иван Максимович сам может прийти ко мне.
И он закрыл глаза, следя, однако, за Клавдеей сквозь неплотно сжатые ресницы. Та стояла, брезгливо оглядывая и Лакричника и его жилище. Собак не видать, а пахнет псиной… И чего корчит человек из себя!
Как знаешь, — сердито сказала она. — Силком я тебя, конечно, не уволоку.
Лакричник опять потянулся. Понятно, зачем прислал Иван Максимович за ним Клавдею! Туго, значит, пришлось. Терпел, терпел, да и не вытерпел. Получить с него можно будет кругленькую сумму. Прислал за ним — значит, даст. Пожалуй, стоит пойти… Но вдруг словно льдинка проползла у него по спине, — он даже рот разинул — так захватило дыхание. Сторговаться-то теперь с Иваном Максимовичем, конечно, будет просто. А Иркутск? Генерал- губернатор? Что напишешь ему? Еще раз ошибся? Нет, нет, пожалуй, так легко не поверят. Сразу поймут, в чем дело. И за его мздоимство и за клевету на Порфи-рия, безвинного человека, потом голову снимут.
И зачем, зачем он поспешил написать тогда в Иркутск? Ах, как все-таки в жизни ему не везет!.. Да и кто еще поручится, что здесь Киреев снова не повернет дело вспять и не обвинит его, Лакричника, в поджоге Василевского дома? Доказать ему свою непричастность нечем, если не будет свидетелей. Непременно надо себя обезопасить и здесь. Как еще согласится Клавдея…
Он сел, подтянул к подбородку ноги, обхватил их в коленях руками. Мысль у него работала лихорадочно.
— Долго я над тобой буду стоять? — услышал он обиженный голос Клавдеи. — Пойдешь или не пойдешь?
Лакричник спустил ноги с кровати. Все! Решение найдено!
Клавдия Андреевпа, — спросил он, на ощупь отыскивая ногами ботинки, — вам известно, что прежний дом Ивана Максимовича сгорел не сам по себе, а вследствие злоумышленного^поджога?
Говорили так люди. Слыхала я. Да мне-то какое до этого дело?
А кто поджигатель, вам говорили? Вы знаете, кто?
Да мало ли чего люди болтают! Всех ежели слушать…
А все-таки, кто?
Если слушать, так и про самого Ивана Максимовича даже языками чесали, — раздражаясь, сказала Клавдея. — Пристал с допросами!..
А прежде про кого еще говорили?
Да что я, знаю все разговоры?.. Говорили и… — она осеклась.
Правильно, зятя вашего, Порфирия Гавриловича, называли, — с наслаждением выговорил Лакричник, — и при весьма серьезных к тому основаниях.
К чему это он речь клонит? Не было здесь Порфирия, мало ли про него всяких сплетен плели! Клавдею это мало трогало. Теперь говорят, будто Порфирий вернулся. А кто он ей, свой или чужой? Да еще после того, как Лизаньку ее насовсем увели… Зачем этот снова вспомнил Порфирия? Клавдея беспокойно посмотрела на Лакричника.
Имею к вам всегда самое искреннее и дружеское благорасположение, — сказал Лакричник. Пяткой он нащупал один ботинок. — Всегда исполнен готовности оказать вам поддержку и помощь духовную, ибо материальными возможностями — увы! — не располагаю. К сведению вашему должен сказать, что поджигатель дома своего действительно сам Иван Максимович.
У Клавдеи словно камень свалился с сердца. Все-таки хорошо, что не Порфирий. Как- никак свой человек…
Не знаю я, — проговорила она.
Нет, вы знаете, Клавдия Андреевна, — возразил Лакричник, — и очень хорошо знаете. Иван Максимович в этом лично сам мне признался. И лично вы это слышали.
Я? — удивилась Клавдея. — Что ты, бог с тобой! Никогда я этого не слышала.
А вы припомните давнюю нашу встречу с вами в доме Ивана Максимовича, когда я неосторожным движением руки взял ваш локоток! — Лакричник всунул ногу в ботинок, поплевал на пальцы и стал сучить, скатывать размохнатившийся конец шнурка. — В этот именно день я имел счастливую беседу с Иваном Максимовичем, в результате которой он мне и признался в тяжелой вине своей. Затем догнал меня на крыльце и стал предлагать крупную сумму денег за молчание. — Он кончил зашнуровывать ботинок и взялся натягивать другой. — Вы же в это время, Клавдия Андреевна, вернулись с базара, приобретя там для себя черемшу, стояли в темном коридоре и вее слышали.
Ты чего говоришь? Чего говоришь? — отступила Клавдея. — Где я была? Ничего я не слышала. И встретились мы с тобой вовсе не в доме, а на улице.
Нет, вы все слышали, Клавдия Андреевна, и все было так, как я говорю, — настойчиво сказал Лакричник, — припомните. И если спросят меня, я это могу подтвердить под присягой. Впрочем, так же, как и вы. Поджигатель — действительно сам господин Василев.
Отстань ты от меня, — даже отмахнулась рукой Клавдея, — ничего я не знаю! Может, и вправду поджег Иван Максимович, а только ничего я не знаю и не слышала ваших никаких разговоров.
Лакричник неторопливо зашнуровал второй ботинок, взял со стола осколок зеркальца, посмотрелся в него, погладил встопорщившуюся прядку волос. Сделал несколько шагов по комнате и остановился против Клавдеи.
Но тогда ведь в тюрьму посадят зятя вашего, Порфирия Гавриловича, — с сожалением сказал он.
Да за что же? — только и смогла выговорить Клавдея. И отчетливо поняла, что ей вовсе не безразлично, какая судьба ожидает Порфирия. — Его и в городе тогда не было.
О том, что истинный поджигатель господин Василев, — спокойно объяснил ей Лакричник, — знаем только мы с вами, Клавдия Андреевна, только мы с вами слышали личные его в этом признания, а все остальные улики — увы! — против и против Порфирия Гавриловича. Конечно, если вы исполнены желания, вопреки фактам и очевидной истине, погубить достойную будущность зятя вашего, вы, Клавдия Андреевна, не видели ничего и ничего не слышали, вы вернулись с базара, свершив покупки свои, когда меня в доме вашем уже не было. И Порфирий Гаврилович окажется в заточении, а истинный преступник, Иван Максимович Василев, — на свободе и будет пребывать в веселии и радости.
Клавдея нащупала рукой скамейку, села на нее. Господи, опять беда! Вот и решай тут…
Вслед за сим я буду просить вас, — продолжал Лакричник, — передать Ивану Максимовичу искренний мой привет и почтение и заверения в том, что я через самое короткое время буду у него, дабы успокоить его волнения и подтвердить, что свидетелей нашего с ним разговора не было.
Да как же Порфирий тогда? — вырвалось вдруг у Клавдеи.
