Анюта!
…но в этой одежде ни к кому другому я не могла постучаться. А на дворе такой страшный мороз, и человеку нужно согреться. Ольга Петровна, дайте мне поскорее во что- нибудь переодеться. А ты, Алеша, дай адрес.
Я дам тебе адрес Михаила.
А-а! Как хорошо… Алеша, я заложила за собой калитку на засов. Если в нее постучат, есть какая-нибудь возможность выйти отсюда?
Выйти… Зима… Двойные рамы.
А спрятаться?
Где же… В… подполье, в чулане… или в дровах во дворе. Да, только в дровах. Михаил у Коронотовых однажды так спрятался.
В доме сразу найдут, а в дровах — когда их перебрасываешь, они очень громко стучат.
Ольга Петровна торопливо вынимала свои платья из гардероба, бросала их на диван, шепча:
Нет, все это слишком нарядное и ей совсем не по росту.
Она остановилась, повернулась к сыну.
Алеша, но можно ведь подняться по внутренней лестнице на чердак, потом вылезти через слуховое окно, там ветви тополей лежат прямо на крыше, проползти по брандмауерной стенке и спуститься в соседний двор. Собак у Нефедовых нет. Можно зарыться в сено в сарае или выйти на противоположную улицу. Калитка у них на ночь не запирается.
Но для этого нужно быть эквилибристом, мама. Тем более ночью. Темно. Только звезды…
Черные глаза Анюты зажглись дерзким огнем.
Ольга Петровна, не надо… Алеша, дай мне свое, что-нибудь старое, в чем колешь дрова. Мне будет удобнее лазать.
Ты сможешь?
Неси скорее, Алеша. И, пожалуйста, адрес Михаила Ивановича.
Подгорная, семнадцать. Я сейчас…
Он побежал в прихожую, сгреб в охапку свой рабочий костюм, ватную куртку, ушанку, валенки. Принес и бросил на пол.
Вот… Но только в поясе брюки тебе, наверное, будут широки, я стал полнеть. И великоваты валенки.
Валенки надень мои, Анюточка, а пояс я сейчас ушью, — в руках Ольги Петровны быстро замелькала
иголка.
Анюта сняла и бросила к печке свой арестантский бурнус, предварительно вынув из кармана небольшой револьвер.
Бурнус непременно уничтожьте. Улики, — сказала она. — Алеша, отвернись, я буду переодеваться. Но не уходи. Мне нужно рассказать самое необходимое — на случай, если я не дойду. Тогда передашь Михаилу Ивановичу. Так вот, — она присела расшнуровать свои тяжелые ботинки. — Судили меня за бродяжничество. Подложный паспорт. Четыре года тюрьмы. Опять в Александровский. Только теперь в уголовную. Для них это выгоднее — в такую среду. Политических обвинений предъявить не могли, цепочка на мне оборвалась. Это самое главное. А теперь второе. Товарищи хотели устроить побег. И все никак не получалось. Я знала об этом. Потом, когда Красноярск объявили на военном положении, стало и совсем невозможно. И тут нас посадили в вагон, повезли. Слушай, Алеша. Почему-то меня поместили отдельно. Почему-то в вагоне со мной оказался Буткин…
Буткин?!
Да. И тоже в арестантском. Он успел мне шепнуть, что побег будет устроен в дороге. Ну вот, я с ним и убежала. — Сильное волнение вдруг охватило Анюту, она застегивала ворот рубахи и никак не могла продавить пуговицы в петли. — Не отошли еще с морозу руки… Алеша, все дело в том, что Буткин оказался предателем…
Так я и знал! — воскликнул Алексей Антонович. — Я всегда не верил ему…
…Об этом тоже скажи Михаилу Ивановичу. Ну вот, я, кажется, почти и готова.
Но как ты убедилась, что Буткин предатель? И в чем? Михаил может спросить.
Слишком много, Алеша, было всяких «почему» в нашем побеге. Почему-то побег был устроен именно здесь, а не в другом городе. Почему-то поезд остановился далеко от вокзала, где нет фонарей. Почему-то все стражники спали, когда Буткин открывал отмычками двери. Почему-то бежали мы только двое…
Но если заранее были подкуплены люди! — перебила Ольга Петровна. — Что же тут удивительного?
Так думала и я. И потому бежала с легким сердцем. Но этих «почему-то» потом оказалось и еще больше. И я постепенно поняла, что рядом со мной идет человек, продавший свою совесть, а полковник Козинцов поручил ему через меня выследить Михаила Ивановича.
— Какой негодяй! — с отвращением сказала Ольга
Петровна. — Ты не ошиблась, Анюточка? Для чего бы он стал делать это?
Не знаю… Видимо, побоялся военного суда, запуган был каторгой за соучастие в восстании. У него и так было уже много арестов… И притом… его постоянная ненависть к Михаилу Ивановичу… Это все сквозило в его разговоре со мной… Не прямо, но я поняла… Боже, до чего мало времени! Сотни мелочей — и все сейчас не перескажешь… Но это все так.
А по-моему, тебе вовсе нет надобности спешить. При такой ситуации никто не станет тебя арестовывать в моем доме, — повертываясь к ней, сказал Алексей Антонович. — И мы обдумаем хорошенько, как тебе скрыться.
Меня здесь могут арестовать жандармы Киреева, которого Буткин не успел предупредить.
Буткин сделает это прежде всего, — возразил Алексей Антонович.
Он этого не сможет сделать, потому что он… убит. Из этого вот револьвера… — и рука Анюты вновь вздрогнула. Она взяла револьвер со стола и сунула его за пояс. Заметила, как переменился в лице Мирвольский. — Я вырвала у него 'во время борьбы… Это была необходимость, Алеша… Словом, теперь военно-полевой суд для меня обеспечен.
Ольга Петровна вдруг быстро шагнула к двери, приподняла портьеру, вслушалась.
Алеша, тебе не показалось, что кто-то перепрыгнул к нам во двор?
Алексей Антонович тоже прислушался.
Нет, мама. Да отсюда вряд ли можно и услышать.
Просто развинтились нервы, — виновато проговорила Ольга Петровна.
Я выйду во двор и посмотрю, — сказал Алексей Антонович.
Не надо, — остановила его Анюта, — я уже ухожу.
Поэтому в особенности нужно.
Если есть слуховое окно, ни тебе, ни мне лучше во двор не выходить, — Она уже улыбалась, хотя и принужденно. Даже попыталась шутить. — А это все, что осталось от Анюты, пожалуйста, сожги, Алеша, — она подгребла ногой к печи тюремную одежду. — Как удивительно получается: в новый путь каждый раз я ухожу из вашего дома и всякий раз уношу что-нибудь твое, Алеша.
Она обняла Ольгу Петровну, Алексею Антоновичу подала руку, задержала ее, может быть, чуть больше, чем положено, и пошла.
Алеша, покажи мне этот путь… к звездам.
