Мотенька, — сильно встряхнул он ее и заглянул ей в глаза, — успокойся! Ну!
Вздрагивающими пальцами Мотя потянула подушку, кинула ее на постель.
Я уже… уже… — почти без звука выговорила она. — Федя, ступай… Господи, ну что это со мной?
Федор в нижнем белье вышел в сени. Нарочито долго возился с засовом. Открыл дверь. Двое жандармов сразу прошли в дом мимо него. Во дворе, у флигеля, кучкой стояли еще несколько жандармов и среди них человек в штатском. Жандармский офицер надвинулся па Федора, распространяя вокруг себя запах легкого табака.
Хозяин? Как фамилия?
Хозяин. Данилов по фамилии.
Кто у тебя во флигеле?
Живут супруги Дичко. Спокойные люди…
С тобой в квартире живет еще кто-нибудь?
Нет никого… Вот только жена.
Мотя по приказу жандарма открывала ставни на окнах. Федор, переминаясь с ноги на ногу, стоял перед офицером. Грозный своим неистовым лаем заглушал, забивал все слова. Один из жандармов кулаком дубасил в сенеч-ную дверь флигеля.
Разрешите одеться, — попросил Федор.
Давно следовало, — сказал офицер и пошел к флигелю.
Там, на пороге, появился растрепанный Степан Дичко. Рядом с ним, подымаясь на задние лапы и кусая зубами звонкую цепь, метался Грозный.
Федор одевался нарочито не торопясь, делая вид, что обыск его ничуть не тревожит. Мотя стояла посреди комнаты, глядела исподлобья, зябко набросив на плечи платок. Жандармы ходили мимо, толкали ее локтями, ворошили белье в сундуке, пучки лекарственных трав за иконами, гремели посудой на кухонных полках. Потом взялись перетряхивать постели.
Обязанность же, — брезгливо сказал Федор.
Чево? — обернулся к нему один из жандармов.
Обязанность, говорю, — повторил Федор.
Какая?
А какая — я не говорю. Сами знаете. Жандарм еще потыкал пальцами в матрац.
У этих… нету, — сказал он разочарованно, шаря взглядом по комнате: не пропустил ли чего.
Оба вместе они слазали в подполье, обстучали рукоятками шашек сруб, а лезвиями истыкали землю. Выбрались потные и потянулись к выходу. Хотел выйти на крыльцо и Федор Минаевич. Жандарм остановил его жестом руки.
Делать тебе во дворе нечего.
Данилов рядом с женой стал у окна. Отсюда, если сильно скосить глаза, был виден вход во флигель. Там, остерегаясь Грозного, которого Степан привязал на короткий поводок, курил высокий, с длинными вывернуты-, мн ногами жандарм. Другой карабкался по кромке крыши, видимо соображая, как ему пролезть в узкое слуховое окно, прорезанное под самым коньком. Третий жандарм ходил с лопатой по двору и в подозрительных местах пробовал копать землю.
А там… не найдут? — с тревогой шепотом спросила Мотя.
Федор повертел головой:
Хоть сто лет искать будут!
Над крышей флигеля небо начало золотиться, а выше, по кромкам слоистых облаков, испестрилось багровыми полосами. С дальнего конца улицы донесся протяжный выкрик пастуха: «Эй, бабы, ба-бы!» И, словно бы припрыгивая, запел, задудел его берестяной рожок: тру-тур-ду-ту-ту-ту-ту. Прогромыхала телега.
— Не опоздаешь? — спросила Мотя, поглядывая на все более разгорающийся восток.
А ты дай мне чего-нибудь.
Метя принесла холодные пироги с луком и опять стала рядом с мужем.
Из слухового окна обратно на крышу флигеля выбирался ничего не нашедший на чердаке жандарм. Он примерялся и так и этак. Пробовал достать до крыши носками сапог — не получалось. Тогда он перевертывался на спину и, придерживаясь локтями за порожек слухового окна, вытягивался весь — до крыши тоже не хватало. Оп вздумал перевалиться па бок, но тут локти у него сорвались, жандарм поехал на ягодицах по крутому скату и шлепнулся на землю. Поднялся и стал ощупывать штаны, тоскливо выругался. Другие два жандарма захохотали. Тихонько засмеялся и Федор Минаевич.
Эх, не догадался я там гвоздей набить…
Вдруг Грозный вскочил и зацарапал, забил по стене передними лапами. Подобрались, подтянулись жандармы. Из сеней флигеля первым появился офицер, за ним коренастый, широкоплечий шпик в штатском. Потом выплыла Анюта в сопровождении еще двух жандармов. Грозный лаял и рвался с цепи. Выбежал Степан Дичко, всплеснул руками.
Ах, боже ж ты мой! Перепетуечка!..
Анюта шла, заносчиво запрокинув голову, потряхивая серьгами в ушах. Глаза ее горели величайшим пренебрежением к жандармам.
Это что же, я так, с конвоем, по улице и пойду? — с гневом спросила она. И остановилась, — Господин офицер, я не воровка!
Офицер ей молча показал на калитку. Анюта заметила в окне побледневшую Мотю и стоящего рядом с ней Федора. Загородила путь офицеру, заставив его попятиться, и выкрикнула нарочито громко, чтобы услышали Федор и Мотя:
Как вы смеете меня арестовывать, когда ничего не нашли? Не пойду я!
Но подскочили с боков двое и под руки повели ее к воротам.
Офицер негромко отдал еще какое-то приказание. И тотчас жандарм и широколицый шпик вошли в дом.
Данилова Матрена Ипатовна? — заглянув в листок бумаги, спросил Мотю шпик.
Она вздрогнула и схватилась рукой за косяк.
Собирайся, — отталкивая Федора, заслонившего собою жену, прикрикнул жандарм. — Живо! Ну!
Это произвол! За что? Какие основания?.. — заговорил Федор.
Шпик поводил своим указательным пальцем у его носа.
Моли бога, что ты сам пока еще остаешься, — и прибавил явно занятые от начальства слова: — господин потрясатель основ государственной власти!
Жандарм оторвал Мотю от окна, толкнул ее в спину.
— Иди, иди… Будешь чего брать с собой? Она бросилась к мужу.
Федя! — Почувствовала на миг его пальцы в своей руке, но тут же острая боль в выкрученном локте заставила ее протяжно вскрикнуть: — А! А-а-а… — и пойти впереди жандарма, кусая побелевшие губы.
Степан Дичко стоял посреди двора босиком и горестно всплескивал руками.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ПОДЫМЕТСЯ МСТИТЕЛЬ СУРОВЫЙ
