обкурились, забрались на башню и сорвались. Тела порядком покисли в воде, выглядели соответственно. Три часа спустя я приполз домой, раздавленный и едва вменяемый. Жена вылетела мне навстречу – по ее мнению, я скоротал приятную ночь на стороне.
Он тронул мою ладонь горячими пальцами.
– У тебя жар.
– Я ни разу не изменил жене, даже в мыслях. Но в тот раз отдал бы все на свете, чтобы она была права. Даже измена лучше зрелища этих маленьких мертвых тел... Жаль, что с семьей у меня не задалось, не такой уж я завзятый волк-одиночка. Но этот брак был обречен с самого начала.
Мак залпом допил свой стакан. Потом склонился к моей руке, которую так и не пожелал выпустить, и один за другим перецеловал все пальцы, даже мизинец не пропустил. Я не шевелилась. Точно то была чужая, посторонняя рука. Боже, что я здесь делаю...
Единым духом преодолев половину лестничных маршей, ведущих на мост, я вдруг развернулась и сбежала вниз, нырнув в благословенную тень прибрежной улочки. Там зашагала взад-вперед, как неугомонный маятник. Ни малейшей передышки, пока дурь из мозгов не выветрится.
Порывы ветра от реки перекатывали мусор под ногами, закручивали в крошечных смерчах пустые сигаретные пачки, пестрые обертки, какие-то бумажные обрывки. За линией ветшающих причалов пьяно бормотала вода. Наверняка можно разобрать, пронумеровать и разложить по полочкам тот хаос, что клубится в голове и в сердце. Можно сообразить, что же, собственно, происходит, и подобрать правильные слова, которые все обозначат и разъяснят, но разумная часть моей личности куда-то подевалась.
– Барбара!
Голос Мака заставил меня замереть. Под мостом отчаянно забилось гулкое эхо, вплетаясь в скрежет хлопающих на ветру железных ворот на причалах, в равнодушный гул улицы кверху от реки. Мак торопился ко мне, криво закусив губу и приволакивая больную ногу. Я не кинулась прочь, но и навстречу не поспешила. Потерянно стояла и ждала, внутренне сжавшись в комок.
– Мне не за что извиняться, Барбара...
– Мы просто слишком много выпили.
– Выпивка здесь ни при чем. Все неизбежное случается – в свой срок.
– Чего ты хочешь, Мак?
– Всего. То есть нет, ничего... Дьявол, сам не знаю. Наверное, чтобы ты меня выслушала. Чтобы получше меня узнала и сама открылась мне.
Мимо промчалась машина, обдав нас хриплым вздохом саксофона – душераздирающий довоенный блюз. Верно, чтобы ощутить себя героиней мелодрамы, не хватало только музыкального сопровождения. Он – израненный, непонятый, одинокий. Она – слабая, сентиментальная, пышнотелая. И замужняя к тому же...
– Мак, я замужем.
– Чепуха!
– И не таскаюсь по любовникам.
– Считай я иначе, Барбара, хоть на секунду, разве перестал бы заглядывать к тебе на огонек после отъезда Софии? Как представлю, что одна торчишь в этом пустом стерильном доме, сразу хочется напиться или подраться. За милю обхожу его стороной, а ноги сами несут меня к твоим дверям!
– Мак...
– Знаешь, это ведь мой давний принцип – держаться подальше от замужних женщин. Но свидание со смертью все перевернуло. И встреча с тобой... А что до твоего замужества, Барбара, так я ведь не слепой. Ты не столь лучезарно счастлива в браке, как представляет себе Кэмерон.
Повисло молчание. Мак испытующе уставил единственный глаз прямо мне в душу и терпеливо ждал возражений. Я кусала губы. Протестовать и возмущаться не было ни сил, ни смысла.
– Ты очень много для меня значишь, Барбара. Хорошо, что сумел тебе об этом сказать. А теперь, если хочешь, я уйду.
– Да, – послушно выдохнула я. – Пожалуйста.
Он постоял еще немного, потом развернулся и захромал прочь.
Тут меня и прорвало. Слезы хлынули в три ручья, они рвались из самой души, выжигая в ней огненные дыры.
Обратная электричка ползла еле-еле. Я сидела в углу, на стыках стукаясь головой о стенку вагона. Размечталась, что готова вернуться в реальную жизнь? Да за годы, прожитые в роли миссис Совершенство, я почти разучилась думать, чувствовать и поступать как нормальные живые люди.
Лицо Мака всплывало и гасло среди бликов в черном стекле. Меня неотвязно преследовала одна деталь в его исповеди о разрыве с женой. Та женщина уверила себя, что Мак ей изменяет. А он не изменял – разве только с работой, которой отдавался с непостижимой для нее страстью. Разве не то же самое получается у нас с Фрэнклином? Разве не выношу я ему, безвинному, молчаливый приговор?
Нет, интрижки Фрэнклина – миф, вздорная выдумка. А есть и реальность – семнадцать лет брака, двое детей. Если это в человеческих силах, я вдохну в свой брак живые токи, которыми упивалась сегодня в баре. Никогда еще я не ощущала себя такой нужной, такой желанной. А если бы Мак не был столь щепетилен и все-таки заглянул на огонек, смогла бы я сказать: “Уйди, пожалуйста”?
ИЮНЬ. 71-75 кг
Нежданное, лишнее, опасное чувство. Я терялась перед ним, впадала в панику. Но хуже всего то, что именно оно и открыло мне, как чудовищно мало любви оставалось еще в моей привычной жизни.
– Что за бредятина, Кэтлин! – От изумления я сбилась с ритма и едва не отстала. Мы быстро шагали к заброшенному маяку, отмечавшему середину пути к оздоровительному центру “Наутилус”. Дорога круто забирала в гору, пот заливал глаза, дыхание переходило в натужный свист, и спорить становилось все тяжелее.
– Так и есть. Когда я была тяжелее, люди относились ко мне серьезнее...
– Какие люди?
– Все. Дети, сотрудники, Пит...
– Кэтлин, что тебе втемяшилось в голову? Со мной же все наоборот – чем полнее становлюсь, тем с большим презрением на меня смотрят.
– Я не собираюсь препираться с тобой, Барбара. – Ее бледные от усталости щеки пошли злыми красными пятнами. – Попросту делюсь наблюдением. Едва я стала весить меньше девяноста, как превратилась из солидной дамы в соплю зеленую.
Мы долезли до маяка, на мгновение припали к прохладным кирпичам, как язычники к священному камню, и рванули дальше.
