– В Карнаке, – хмуро ответил Халифа, закуривая. – Дел выше крыши.
Из гостиной раздался звон посуды, и Зенаб снова появилась в прихожей, уже с пустыми руками. Она вытащила сигарету изо рта Халифы, коротко поцеловала его в губы и всунула сигарету обратно. Верхние пуговицы ее хлопчатого халата были расстегнуты, открывая ритмично вздымавшуюся грудь. Эбонитово-черные волосы, аккуратно заплетенные в косу, свисали вдоль спины почти до самой талии.
– Ты великолепно выглядишь, – промолвил Халифа.
– А ты – ужасно, – ехидно парировала комплимент супруга, игриво теребя его за мочку уха. – Иди хоть побрейся, пока мы с Батой все расставим. И не смей будить малыша – я его только что уложила.
Она поцеловала мужа еще раз, теперь в щеку, и убежала в кухню.
– А где Али? – окликнул Халифа ее вдогонку.
– У друга. Да, и не забудь переодеть рубашку, на этой воротник грязный.
Он прошел в ванную, расстегнул рубашку и посмотрел в висевшее над раковиной зеркало. Зенаб была права – вид у него жуткий. Отекшие усталые глаза, осунувшиеся щеки, серая кожа. Халифа выбросил сигарету в форточку, включил холодную воду и, нагнувшись над раковиной, несколько раз промыл лицо, между делом поднимая глаза на свое отражение.
– Что ты затеваешь, а? – вопрошал он своего безмолвного зеркального двойника. – Чего ты хочешь добиться?
Он простоял некоторое время, вглядываясь в заплывшие глаза, как будто пытаясь найти в них ответ на свой вопрос, затем покачал головой, словно различив что-то плохое. Халифа быстро побрился и зашел на минуту в спальню, чтобы побрызгать лицо одеколоном и надеть чистую рубашку. Застегивая последнюю пуговицу и склоняясь над спавшим в люльке малышом Юсуфом, он услышал звонок и последовавшее почти сразу словесное оповещение: «Мы пришли!»
Недовольный голос принадлежал шурину Хосни.
– Что бы ты ни делал в будущем, – прошептал Халифа спящему младенцу, проводя носом по его нежному лбу, – обещай, что никогда не станешь похожим на своего дядю.
– Ну, где вы пропали? – снова послышался ворчливый голос. – Или нам сегодня не откроют?
За дверью раздался хрипловатый смешок – это жена Хосни Сама, старшая сестра Зенаб, рассмеялась над шуткой, которую ее муж выдавал каждый раз, когда дверь не распахивалась перед ними через долю секунды после нажатия звонка.
– Боже, помоги нам, – произнес вполголоса Халифа, направляясь в прихожую встречать гостей.
Кроме Хосни и Самы, на ужин пришли двое друзей Зенаб: Наваль – маленькая, крепко сложенная преподавательница классического арабского из Каирского университета и Тавфик – «
– Должна тебе сказать, Бата, что каждый раз, как я тебя вижу, ты становишься все красивее, – обратилась Сама к девочке, пока та раздавала миски с куриным супом. – А твой халат просто изумителен. Я купила точно такой же для Амы. Триста фунтов отдала, не поверите!
В отличие от Баты дочь Самы и Хосни была низкорослая, пухлая и на редкость инертная. Ее мать пыталась компенсировать эти малоприятные качества, покупая ей более дорогую одежду, чем носила ее кузина.
– Она вылитая ты в ее годы, – улыбаясь, сказала Наваль и посмотрела на Зенаб. – Небось мальчишки все до одного за тобой бегают, признайся, а, Бата?
– Будь я чуток помоложе, я бы тоже за ней бегал, – пошутил Тавфик. – Или даже носился!
Бата робко захихикала и вышла из комнаты.
– Пора бы уже и о муже подумать, – буркнул Хосни, прихлебывая суп.
– Бог с тобой! – воскликнула Зенаб. – Ей всего четырнадцать.
– Чем раньше начинаешь думать о таких серьезных вещах – тем лучше. Планирование – залог успеха. Возьмем, к примеру, пищевое масло. – Хосни работал в маслодельной промышленности и при любом удобном случае переводил разговор на эту тему. – Прежде чем пустить в оборот новый участок подсолнухов в прошлом году, мы одиннадцать месяцев готовились к посеву. В итоге – рост продаж на восемь процентов и награда как лучшим внутренним производителям масла. Без планирования такое было бы невозможно.
Он глотнул еще супа.
– Кроме того, наше ореховое масло просто расхватывают в магазинах!
Все попытались сделать вид, что поражены успехами фирмы Хосни. За супом тем временем последовало главное блюдо вечера: мясо барашка с горошком, рисом и картошкой. Гости заговорили об общих друзьях, затем перешли к недавнему матчу двух каирских футбольных команд – «Замелак» и «Аль-Ахли», от него – к политике. Хосни и Наваль стали спорить о перспективах войны Америки с терроризмом.
– По-твоему, после одиннадцатого сентября им надо было сидеть сложа руки? – возмущенно кричал Хосни. – Так ты считаешь?
– Я считаю, – отвечала Наваль, – что прежде чем бомбить чужие страны, им не мешало бы навести порядок у себя дома. Хорошенькие дела получаются: когда кто-нибудь поддерживает террористов, на него тотчас нападают, а когда Америка делает то же самое, это называется внешней политикой.
Халифа сидел почти все время молча, лишь изредка вставляя какое-нибудь странное замечание. На самом деле он думал совершенно о другом. Труп, найденный в Малкате, коллекция древностей в доме Янсена, разговор с Хассани, неожиданная встреча в Карнаке – вот что беспрестанно вертелось в голове. А за всем этим, точно неизменный фон в театре теней, загадочная татуировка на предплечье убитой женщины – треугольник и пять цифр. «Типа метки на мясе, чтобы знать, откуда оно».
– Будешь еще барашка?
Жена держала перед ним блюдо.
– А?.. Нет-нет, спасибо.
– Ну так что ты о нем думаешь, Юсуф? – спросил Тавфик, с интересом глядя Халифе в глаза.
– О ком? Прости, я не расслышал, – немного смутившись, произнес инспектор.
– Да ты просто погряз в своих мыслях, – сказала Наваль с улыбкой на губах. – Небось все о гробницах да иероглифах грезишь.
– Или о женской заднице! – хихикнул Хосни, за что немедля получил подзатыльник от жены.
– Об аль-Мулатхаме, – ответил Тавфик. – Что думаешь о террористах-смертниках?
Халифа сделал глоток кока-колы – как ортодоксальный мусульманин он не пил спиртного – и, отодвинув немного назад свое кресло, закурил сигарету.
– На мой взгляд, все, кто хладнокровно убивает мирных граждан, – законченные мерзавцы.
– Израильтяне хладнокровно убивают палестинцев, и никому до этого нет дела, – возразила Наваль. – Вот буквально накануне израильский вертолет расстрелял двоих детей. И кто особенно возмущен?
