бутылке. Еще там был Гарри Грин, отец которого ставил все фильмы про Дракулу, а ранее прославился постановками Брехта на сцене Берлинского театра. И Джил Морган, внучка знаменитого танцовщика. И Эд Кент, сын исполнителя ковбойских песенок. Ну и естественно, Пэм и Мерри.
Собралась вся компания у Билла Холлистера, мать которого улетела на две недели в Нью-Йорк, оставив огромный особняк с бассейном и потрясающим баром, которыми обычно никто не пользовался.
Не безразличие, не неприкрытый цинизм и даже не нескрываемое презрение ее новых друзей к окружающим поражало Мерри, а ее собственная наивность и невинность. Она никогда не задумывалась над тем, как повлияла на ее жизнь головокружительная карьера отца. Между тем в ее новой компании подобные вопросы обсуждались открыто. Никто из ее новых друзей не испытывал ни малейшего стеснения в средствах. У всех родителей имелись крупные накопления, позволявшие безбедно жить на ежегодные банковские выплаты. Отец Билла Холлистера, например, числившийся вторым продюсером фильмов собственной жены (на самом деле заключением контрактов, выписыванием чеков, рассылкой писем и телефонными звонками вместо него всегда занимался кто-то другой), совершенно не выносил, когда его беспокоили по поводу такой ерунды, как карманные деньги для сына, жалованье для прислуги, мелкая наличность для почтальона и зеленщика и так далее. Поэтому он просто оставлял пару сотен долларов мелкими купюрами в верхнем выдвижном ящике своего письменного стола из гарнитура «Ридженси». Как кран с водой – любой жаждущий может подойти, отвернуть его – и напиться. Время от времени отец заглядывал в ящик и добавлял денег.
Мерри, никогда прежде не сталкивавшаяся с такими людьми, была поначалу просто очарована новыми знакомыми. Она ходила с ними на пляж. Ее возили по шоссе вдоль тихоокеанского побережья, чтобы высматривать на песке спальные мешки, которые извивались и дрыгались, словно выброшенные на берег Дюгони. Подобные сценки случались каждый день. Причем на Мерри больше впечатление производили не наблюдение за столь бесстыдными любовными актами, а то поразительное безразличие, та почти механическая отрешенность, с которой ее друзья воспринимали эти действа. Они ни к чему не относились всерьез – даже к сексу, который в жизни их родителей был чем-то сродни Родине и национальному флагу – сокровенным, торжественным и святым. Для этих же подростков подобная торжественность была совершенно невыносима. Они слишком хорошо знали, что за ней следует. Для них не были тайной ни бесконечные измены, ни разводы, ни тяжбы по поводу установления отцовства или раздела имущества, ни любовные треугольники и другие подобные истории, которые разбивали их детство и вырабатывали в них пренебрежительное отношение к жизни и к окружающим.
С другой стороны, никто из них секс безусловно не отрицал и не презирал. После плавания в бассейне в «Беверли-Хиллс» Ронни Голден упомянул статью из «Лос-Анджелес таймс» по поводу распространителей порнографии из Чикаго. Самым интригующим в статье было то, что порнографией занимались любители – главным образом, семейные парочки, которые обменивались друг с другом своими цветными фотоснимками, выполненными с помощью «Поляроида».
– Почему именно «Поляроида»? – полюбопытствовала Пэм.
– Разве не ясно? – удивился Гарри. – Если снимать с помощью обычного фотоаппарата, то нужно нести пленки в аптеку или самому обзаводиться темной комнатой, а это связано с такой возней, что мало кого привлекает.
– А в аптеках такие пленки, наверно, не проявляют?
– Конечно, – фыркнул Гарри.
– Свинство какое, – покачал головой Эд. – Предположим, муж и жена хотят сняться в голом виде и сохранить на память фотокарточки. Должны же они иметь на это право, черт возьми!
– А к чему им это? – спросила Пэм.
– Не знаю. Но такое право у них должно быть, – пожал плечами Эд.
– Мне кажется, – вмешалась Лайла, – что такие фотокарточки нужны для того, чтобы, когда муж и жена состарятся и одряхлеют, они могли бы разглядывать их и вспоминать, какими были в молодости.
– Совсем необязательно, – сказал Ронни. – Voyeurs, по-моему, никогда не переведутся.
– Кто такие «вуаёры»? – спросила Мерри.
– Извращенцы, которые любят подглядывать в окна или в замочные скважины, – ответил Ронни.
– Господи, а кто же это не любит? – изумился Билл Холлистер.
Все расхохотались, и разговор перешел на другую тему.
Позже, в раздевалке, когда мальчики одевались после душа, Билл спросил Гарри и Эда, не думают ли они, что ему стоит приобрести «Поляроид».
– Конечно. Почему же нет? – ответил Эд.
– Что? О чем это вы? – спросил Ронни, выходя из душевой кабинки. – Что вы на сей раз замышляете?
– Мы о «Поляроиде», – сказал Эд. – Билл хочет купить его себе.
– А что, если нам всем скинуться? – предложил Гарри.
– А у кого он будет храниться? – уточнил Эд.
– Разыграем в карты или бросим жребий, – предложил Ронни.
Все полезли за бумажниками и быстро набрали кипу десяти-, двадцати– и даже пятидесятидолларовых купюр.
– А вдруг девчонки не согласятся? – спросил Эд.
– Тогда найдем таких, которые согласятся, – сказал Ронни. – Никаких проблем.
Пообедали они все вместе на внутреннем дворике с видом на бассейн, и Билл пригласил всех девочек к себе домой на, как он выразился, скромный междусобойчик. Никто из ребят не упомянул фотоаппарат, который они решили приобрести. И не только из опасения, что кто-то из девочек откажется принять участие в вечеринке, но ради того, чтобы продлить удовольствие от ожидания и от последующей неожиданности. Само по себе это уже было достаточно интересно.
Правда, Ронни, самый старший в компании – ему уже исполнилось девятнадцать, – считал, что дело не выгорит.
– Но ты же сам хотел, чтобы мы это сделали, – удивился Эд. – И деньги сдал.
– Конечно. А что из этого? Вы же делаете ставки в Лас-Вегасе, но вовсе не потому, что нуждаетесь в деньгах. Вы даже не особенно надеетесь на выигрыш. И тем не менее играете. И причина этого – если вы не чокнутый, конечно, – сама игра. Ощущение, что ты играешь. А там – мало ли что случится. Главное – сыграть. Так и здесь. Разве что вероятность выигрыша еще меньше.
– Почему? – спросил Эд.
– Из-за Мерри, – ответил Ронни. – Она еще слишком мала. Сколько ей? Пятнадцать? Шестнадцать? К тому же все это время она проучилась где-то на Атлантическом побережье. Нет, с ней ничего не выйдет.
– Хорошо, но она же только одна, – вставил Гарри. – С остальными-то, надеюсь, все в порядке?
– Тут достаточно одной. Если откажется одна, то остальным придется волей-неволей поддержать ее. Женская солидарность. То же самое, как если втягиваешь девчонок в стрип- покер.
