окружной дороги, но в пределах южного обводного канала. Теперь он не наведывается туда часто, но когда ездит, то, несмотря на тот факт, что все теперь выглядит по-другому, что главную дорогу расширили, что во время резкого подъема деловой активности многие частные дома, стоящие друг за другом, отстроили и отремонтировали, а садики обустроили, засадив их экзотическими деревьями и кустарниками — пальмами, и лианами, и юккой, на что всегда обращает внимание Николь, — он понимает, что эта картина по-прежнему вызывает у него чувство страха и клаустрофобии, а еще скуку, которой он мучился, когда жил здесь, будучи подростком, вместе с мамой и Лоуренсом. Они жили втроем, только они трое, за исключением тех случаев, когда его изумительные сводные братья и сестры приезжали погостить.
Он особенно хорошо помнит, как это ощущение охватывало его, когда он возвращался на автобусе домой из школы — в то время он ходил в школу. Они сидели с одноклассниками на заднем сиденье автобуса и изгалялись друг над другом или над девчонками, которые сидели впереди, швырялись в них пустыми банками из-под «Кока-колы», или жвачкой, или поливали их пригоршнями хрустящих сухариков, или иногда с хрустом давили сухарики у них в волосах, и он всегда чувствовал, как эта удушающая тяжесть сдавливает его грудь. И именно поэтому, предполагает Марк, он начинал вести себя еще более развязно, еще более жалко, как будто дрался за воздух, за пространство. Эти девчонки ненавидели его по- настоящему.
Марк сворачивает с главной магистральной дороги, по которой выезжал из города, и тут же она превращается в проезжую часть с двусторонним движением, и сворачивает на ветреную, но ровную дорогу Б. Ему нужно проехать через пару маленьких административных поселков, и только после этого он доберется до поселения, которое, как и два остальных, состоит из отдельных, четырех- и пятикомнатных домов, выстроенных в конце шестидесятых и в начале семидесятых. Этот район все больше и больше пользуется спросом, теперь он прилегает к южному обводному каналу, новой больнице и новому индустриальному парку «хай-тек». Впрочем, это место всегда было тихим и зажиточным, приятным и спокойным. И конечно же Марк быстро выяснил, что из этих садиков очень легко воровать всякую всячину — от передвижных барбекю до садовой мебели и искусственных рыб в прудах. Он несколько раз угонял отсюда машины, хотя все же предпочитал воровать машины на улицах, прилегающих к тому месту, где он жил, со своими мамой, и папой, и братом, эти улицы были расположены близко к центру города, обрамленные плохо освещенными террасами в викторианском стиле. И люди оставляли на улицах свои машины, и многие улицы заканчивались тупиками, а другие были односторонними, словно лабиринт, в котором легко заблудиться, а он знал каждый дюйм этой местности и мог без проблем избавиться от полицейского хвоста. Он, сидя в чужой машине, со своими дружками, кричащими, и орущими, и гогочущими, мог оторваться от кого угодно.
Самое смешное в этом, думает он, подъезжая к дому своей мамы и отчима, который стоит вдали от дороги, на холме, слегка на возвышении, с наклонным садиком, заполненным аккуратными, цветущими клумбами, и с деревянной верандой, обвитой виноградными лозами, и с передней дверью из матового стекла, и большими окнами в гостиной, с двойным гаражом и крутой наклонной крышей с толстой дымовой трубой, армированной великолепным камнем — самое смешное, что, несмотря на все ощущения опасности и горечи, болезненной скуки, эта поездка воодушевляет его, он понимает, что вообще-то ему нравится этот дом. Глядя на него сейчас, Марк думает, что этот дом нравится ему все больше и больше. Потому что он такой уютный, и стоит особнячком, и явно стоит уйму денег. Хотел бы он жить в таком доме вместе с Николь и Джеммой. Хотя, вероятно, где-нибудь в другом районе, чтобы месторасположение не вызывало столько воспоминаний.
Вероятно, где-нибудь в стороне от старой дороги Ярмут Только они втроем, но на этот раз у них будет целостный, неповрежденный семейный союз, да-да — на этой картинке отсутствует Лили. Лили вообще нет поблизости. И жизнь чиста, и проста, и донельзя комфортна. Предел его мечтаний, думает он. Его конечная цель. Ему не хочется забывать об этом.
Глава 2
— Николь хотела, чтобы я тебе кое-что сказал, мам, — говорит он, а затем делает очередной глоток чая, держа чашку рядом с блюдцем со сладостями, и наслаждается чувством облегчения, потому что Лоуренса нет дома, он играет в гольф. — Она тоже должна была приехать, — говорит он, делая глоток, — но сказала, что если поедет, то я тогда ни слова не скажу. Ты ведь знаешь меня. Я не очень хорошо умею выражать свои мысли.
— Как она? — говорит мама Марка Энн.
— Кто? — спрашивает Марк.
— Николь. И Джемма. Как там моя дорогая маленькая Джемма? По-прежнему играет в своих Барби? По-прежнему рисует свои красивые картинки?
— Они хорошо. С ними все в порядке, — говорит он.
— А как твой дом? Построил что-нибудь новенького? — спрашивает она.
— Нет, на самом деле нет.
— Что с кухней?
— Фантастика, мам. Прекрасно встала.
— Когда ты приедешь и соберешь кухню для меня?
— Ты ведь знаешь, я не люблю работать для семьи и друзей, — говорит он. — А вдруг что-нибудь не получится, или я что-нибудь сломаю, или что-нибудь еще. Все это слишком запутанно.
— Ты мог бы сделать исключение для своей мамы, правда? Они сидят в оранжерее позади дома, где невозможно жарко, хотя дверь, ведущая в сад, распахнута настежь. Старая мамина собака, маленький коричневый терьер, лежит поперек входа, тяжело и часто дыша и воняя. У его мамы всегда были маленькие коричневые вонючие терьеры. Когда она не видела, он награждал их пипками, жестокими пинками по бокам, бил их с такой силой, что порой они летали по воздуху. В частности, вот эта самая собака по кличке Мини.
— Нет, мам, — говорит он. — Я ни для кого не делаю исключений.
— Могу поспорить, ты сделал исключение для мамы Николь, — говорит она. — Ты для нее все что угодно сделаешь.
— Я сказал, мам, я ни для кого не делаю исключений. Даже если бы это была лучшая подруга Николь, я бы не согласился.
— Просто приезжай и осмотри место. Ты можешь передумать или, по крайней мере, что-то посоветовать. Лоуренс очень хочет покончить со всем этим.
Его мама никогда не дает ему сказать того, что он хочет сказать. Она всегда вмешивается, говорит только то, что хочет сказать сама. Марк заметил, что она ведет себя так же и с Лоуренсом. Как только он уселся, он попытался подвести тему разговора к Лили, подумав, что есть только один способ заставить себя сделать это — сказать ей все сразу же. А теперь он уже допил свой чай, и начинает нещадно потеть, и знает, что не сможет отправиться домой, не сообщив ей про Лили, потому что Николь его убьет — как бы он хотел, чтобы жена была рядом! В подобных ситуациях гораздо легче, если она где-то поблизости. Иногда ему кажется, что она — его мозги, его глашатай.
— Мам, — говорит он, потому что жара и эта вонючая собака заставляют его собраться с силами, и теперь он настроен решительно, больше не позволит уводить разговор в сторону, обманывать себя — он хотел уйти около десяти минут назад, — я пришел сюда не
