намерением по крайней мере поговорить с Николь. Он хочет узнать все, что известно ей. Что именно сказала Ким по телефону. Господи, он хочет знать, жива ли все еще Лили.
Марк понимает, что все остальные вещи, о которых он не может перестать думать, подождут. Почему, например, получилось так, что Лили никогда не пыталась с ним связаться. Может, ее просто не интересует, кто ее отец, а может, ее мать пресекла любые попытки завязать контакт. Он хочет спросить у Лили, что именно говорила о нем ее мать. Рассказала ли она Лили, что он однажды сделал с ней — что несколько раз случайно сотворил с Ким — всю правду. Марк хочет спросить свою дочь, ненавидит ли она его. В голове роится так много вопросов, что голова готова взорваться.
Он пронесся по всей Авеню Роуд, и под конец боль стала невыносимой, и это заставило его остановиться буквально в двух шагах от своей улицы. Марк опирается о низкую кирпичную стену, почти сгибается пополам, и его выворачивает на тротуар. Очень сильно. Его выворачивает всем, что он ел и пил в этот вечер, включая полчашки чая Джеммы и его собственную чашку чая. Ему плохо, но этого мало. Он хочет полностью опустошить свое тело. Избавиться от всех вопросов, которые накапливались годами и медленно, исподтишка, мучили его. До этого момента он и не представлял, насколько сильно.
Глава 4
В доме выключен весь свет, горит только ночник Джеммы в форме грибка, включенный в розетку на лестнице. Впрочем, когда Марк, спотыкаясь, прошел через парадную дверь и через гостиную — пусть он и не в силах себя координировать, оранжевого отблеска от грибка оказалось достаточно, чтобы подняться по ступеням и посмотреть, куда идти дальше. Он задевает кофейный столик, и край дивана, и коробку с игрушками Джеммы, ту самую, которую он смастерил на ее третий день рождения, и матерится, причем без попыток делать это тихо, но все же не хочет будить Джемму. Когда Джемма, увидев страшный сон, а чаще когда он и Николь орут друг на друга, просыпается посреди ночи, она бежит из своей спальни в их комнату, стиснув в руках одну из кукол Барби или мягкую игрушку — у нее таких сотни — полная слез и горячая, и ей хочется забраться вместе с ними в их постель. Обычно Марк перебирается в ее кроватку, и она занимает его место рядом с Николь, потому что он не переносит, когда она толкается во сне, и ему кажется, что они втроем не смогут удобно расположиться в этой огромной кровати. Никоим образом. Марк сделал кроватку для Джеммы — как и коробку для игрушек, и домик для кукол, и сундук с выдвижными ящиками, и ее секретный домик, который мирно гниет на задворках сада — достаточно большой, чтобы вместить в него матрас в полную длину, — и тогда он подумал, что они всегда могли бы положить там ночевать маму Николь или других гостей, а Джемме просто пришлось бы поспать на раскладной кровати в их комнате.
Конечно же, он рассказывал Николь о Лили, и о Ким, и еще о некоторых вещах, которые происходили между ним и первой женой. Марк считает, что был абсолютно честен с Николь, до последнего слова. Но, думает он, лавируя по гостиной между дальнейшими препятствиями на пути с сумкой Джеммы из Habitat, толстым, мужским чемоданчиком Николь — вот уже долгое время они едва упоминали о Лили. И ни он, ни Николь просто никогда не говорили, я хочу знать, где Лили. Я хочу знать, что она сейчас делает. Ну разве это было бы не замечательно — повидаться с ней?
Взбираясь по ступенькам, по узким ступенькам, сглатывая какие-то комья желчи, он поражается этой мысли, на мгновение его ошеломившей своей омерзительной сущностью, тем, что это извратило все его представления. А может быть, он вообще не хочет видеть Лили или знать о ней, потому что не хочет, чтобы ему напоминали обо всех этих бессодержательных годах — о годах, когда у него не было к ней никакого доступа? Плюс к этому он не может вынести мысли о том, что надо попытаться построить новые отношения со своей старшей дочерью. В теперешнем мире Марк не находит для нее места — и осознает, что именно об этом бессодержательно раздумывает весь этот вечер. Интересно, действительно ли он хочет услышать, что Лили мертва и тогда он сможет стереть ее из своих мыслей и по-настоящему забыть о ней? Так что Николь, и Джемма, и он сам смогут жить своей жизнью так же, как и раньше. Без потрясений и сюрпризов, без трагических перемен. Марк убежден, что они пережили достаточно.
— Николь, — говорит он, двинувшись в затененную тишину спальни, пытаясь понять, спит ли она, или, услышав, что он вернулся, проснулась, или же вообще не спала, просто лежала, переживая и злясь, по-прежнему раздраженная его уходом из дому. — Николь, это я, — говорит он громче. Она ничего не произносит в ответ, хотя он уже знает, что она не спит, понял это по ее дыханию и по тому, что она пытается лежать неподвижно, не обращая на него внимания. — Николь, почему, еб твою мать, ты не говоришь со мной нормально? Я знаю, что ты не спишь, — говорит он, падая на кровать лицом вниз. Тяжело. — Мне надо знать, что сказала Ким, — продолжает он, но его голос приглушен пуховым одеялом. — Прости, что я ушел, но я был в шоке. Я не мог с этим справиться.
— Она сказала, что хочет поговорить с тобой, — говорит Николь, и Марк чувствует, как она аккуратно переворачивается на спину, осторожно, пытаясь не придвинуться к нему ни на миллиметр.
— Так ты говорила с ней? — спрашивает он. — Это не было сообщением на автоответчике?
— Нет, я говорила с ней, — говорит Николь.
— Что еще она сказала?
— Ничего.
— Значит, это все, что она сказала — она хочет поговорить со мной? Все?
— Да.
— Она должна была сказать что-то еще, — говорит он. — То есть она наконец решила связаться со мной через десять ебаных лет, и это все, что она сказала? Что хочет поговорить со мной?
— Да.
— Ты уверена? Ты уверена, что она больше абсолютно ничего не сказала?
— А что ты хочешь, чтобы она сказала? — раздраженно отвечает Николь. — Ей непременно надо было поговорить именно с тобой. Едва ли она стала бы говорить со мной. А теперь заткнись, Марк, ты разбудишь Джемму.
Он скатывается с кровати на пол и встает на колени, а затем медленно, отчаянно поднимается на ноги, опираясь о ночной столик. Его конечности затекли и одеревенели, и ему снова плохо. В голове тяжело стучит.
— Какой у нее был голос? — спросил он. — Дружелюбный, агрессивный, расстроенный?
— Нормальный голос, — говорит Николь. — Фактически более нормальный, чем я себе представляла.
— Нормальный? — говорит он. — Она ненормальная. Она и близко не стояла к сраной нормальности.
— Шшшш. Ты разбудишь Джемму, если уже не разбудил.
Марк начинает раздеваться, он не складывает свою одежду и даже не кладет в сторону, просто сбрасывает все вещи влажной кучей на ковер. Обычно он обращается со своими вещами очень аккуратно. Теперь он не может себе позволить покупать много одежды, и у него не самые модные вещи, по крайней мере так всегда говорит Николь, но он, тем не
