получить все, что захочешь, и так, без всяких усилий. Но я ошибся.
— Ошибся? Ты в этом уверен?
— Хотелось бы надеяться. Ради тебя и ради себя.
— Ради себя?
— Конечно. Не все ли тебе равно, что о тебе думают другие? А вот для меня самое главное — не свихнуться. И если я буду забивать голову мыслями о каких-то бесталанных кретинах, которые покупают себе славу за свои миллионы, я просто с ума сойду.
— Но разве ты не того же хочешь? Разве ты не хочешь ворочать миллионами?
— Когда-то я об этом мечтал. Когда был ребенком. Но есть куда более простые способы сделать миллионы, чем играть на сцене. Масса куда более легких путей. Но главное — оставаться честным. Не терять собственного достоинства. Надеюсь, когда-нибудь я получу выгодное предложение, и мне придется его отвергнуть. Я его обязательно отвергну. Один мой старинный приятель сделал состояние на тряпье. Скатерти, полотенца для баров и ресторанов. Дрянная работенка, но — не бей лежачего. Деньги? Господи, да у него полным- полно денег. И я мог заняться тем же. Я мог бы стать его компаньоном.
— Но это же, как ты сам сказал, дрянная работенка.
Он выделывал сложные узоры мокрым дном стакана на поверхности стола.
— В твоем случае это совсем другое. Боюсь, в каком-то смысле хуже. Для тебя было бы так просто запродаться. То есть сразу. А тебе ведь есть что терять. У тебя талант.
— Спасибо, — сказала она.
— Меня-то что благодарить — не я тебе его дал.
— И все-таки мне приятно, если ты считаешь, что у меня он есть. Талант.
— Да. И большой. Я так думаю. Ты уже многообещающая. Киряешь с драматургами, о тебе пишут в газетах.
— Да это же просто реклама. Все это специально подстроили.
— Я так и понял. Но видишь, у тебя есть кто-то, кто делает это для тебя, — засмеялся он. Она уставилась в стол — не то чтобы смущенная его грубоватым смешком, но думая, что ей следовало бы смутиться. Потом она и сама рассмеялась…
Механика влечения весьма запутанна и порой даже абсурдна, и если бы все силовые линии возможно было бы представить в наглядном виде, так, как делают многократно увеличенные пластиковые модели молекулярных соединений, то получилось бы что-то вроде хитроумного механизма со множеством взаимосвязанных рычагов, гирек и противовесов. Случайно оброненное замечание, где не содержится никакого двойного смысла, но в котором оба собеседника вдруг, не сговариваясь, усматривают некий многозначительный подтекст, действует подобно выскакивающему из желобка орешку, за которым устремляется белка, приводя в движение свое колесо, отчего начинает двигаться острая бритва и перерезает тонкий шнурок, а подвешенный на этом шнурке грузик падает…
Он заказал еще пару пива, и они продолжали разговаривать, но уже как-то рассеянно и почти не обращая внимания на предмет разговора. Они больше разглядывали друг друга, замечая едва уловимые особенности внешности, неожиданно приобретавшие в их глазах особую привлекательность и даже неотразимость. Она заметила, например, что у него разные уши: левое располагалось по крайней мере на четверть дюйма выше правого. И поняла, что эта неправильность придает его облику какую-то своеобразную загадочность. А он восхищался тонкими линиями ее рук и шеи, отметив про себя, насколько черты ее лица, нежные, воздушные, отличаются от энергичного, четко очерченного лица ее отца, и какая она вся хрупкая и уязвимая, что и делает ее столь удивительно привлекательной. И пожирая друг друга глазами, и чувствуя при этом неловкость, они продолжали разговаривать, придумывая на ходу темы для беседы или зачем-то вспоминая эпизоды из детства, чтобы хоть как-то заполнить внезапно возникающие паузы.
В конце концов Тони пригласил Мерри поужинать, она согласилась, и через некоторое время они ушли из пивного бара и переместились на кожаные диванчики китайского ресторана, но она что-то никак не могла припомнить, как они покинули пивной бар, как пересекли улицу, как шли мимо освещенных витрин магазинов, мимо урн, мимо почтовых ящиков. Только когда Тони отлучился на минуту в туалет, она вдруг вспомнила, что не звонила еще сегодня своей секретарше-телефонистке. И решила, что не следует нарушать этот прекрасный вечер — самый лучший вечер с тех пор, как она приехала в Нью-Йорк. Но все же она нервничала. Черт бы побрал Джеггерса с его строгими порядками! Она поднялась из- за стола и пошла к телефону-автомату рядом с кассой. Ну разве можно допустить, чтобы такая безделица — подумаешь, забыла позвонить телефонистке-секретарше — испортила ей настроение! Легче позвонить туда и забыть. Но ей звонили. Некий мистер Уотерс оставил свой телефон.
Мерри позвонила Джиму. Она слушала длинные звонки в трубке и увидела, как Тони, вернувшись из туалета, стал озираться в поисках ее. Она открыла дверь телефонной будки и помахала ему. Он помахал ей в ответ. Джим Уотерс снял наконец трубку.
— Алло!
— Привет, — сказала она. — Это Мерри Хаусмен. Вы звонили?
— Да. Конечно. Звонил. У меня билеты на сегодняшнюю премьеру. Постановка дурацкая, но мне надо пойти. Я подумал, может быть, вы тоже захотите пойти. То есть, может быть, вам будет интересно.
— Да… конечно. Я бы с удовольствием.
— Да нет! Постановка ужасная!
— Ничего страшного, — ответила она. — Я еще ни разу не была на премьере.
— Я так и думал. Поэтому я и решил, что вам будет интересно.
— Очень мило с вашей стороны, — сказала она. Странно ей было стоять в этой телефонной будке, разговаривать с Джимом Уотерсом и сквозь стекло смотреть на Тони. Но ей стоит пойти. Она ведь хочет получить роль и, невзирая на то, была ли заслуга Уотерса в том, что ей предложили роль Клары, или нет, он без сомнения будет присутствовать на читке. А Тони, решила она, все поймет и отпустит ее. И все же ей было неловко. И немного стыдно.
— У «Алгонкина» в семь пятнадцать, — повторила она. — Я приду. Еще раз спасибо.
— Мне будет приятно вас видеть, — сказал он. — Правда.
Она повесила трубку на рычаг и пошла сообщить Тони, что вынуждена уйти. Ей надо было вернуться домой, принять ванну и одеться. Меньше, чем через час, ее ждали у «Алгонкина».
— Конечно, — сказал он. — Я все прекрасно понимаю.
— Может, встретимся завтра вечером? — предложила она.
— Ладно, — сказал он, и его улыбка убедила ее, что он все правильно понял и ей нечего беспокоиться. Но все-таки жаль, что так вышло. И в такси, проезжая по Третьей авеню, она все думала о нем — как он сидит в китайском ресторане, глядя на стоящий перед ним чайник. Какая же она бессердечная: оставила его там одного. Ушла, бросила…
Но все случившееся было вовсе не счастливым совпадением, как ей казалось, а, скорее, результатом неудачно сложившихся обстоятельств, разрыва цепочки многих причин и следствий. Но Мерри все события теперь воспринимала как символические знаки свыше, придавая преувеличенное значение любым незначительным происшествиям и усматривая невидимую связь между ними — так цыганки-гадалки читают судьбу по узорам из чаинок, осевших на дне чашки. Джим позвонил ей просто так. И этот звонок ровным счетом ничего не значил. Если бы Мерри догадалась справиться у телефонной секретарши, когда он звонил, она бы узнала, что звонок поступил около четырех. Трудно представить себе более
