старших классов, когда наш светлый одноклассник в расцвете подросткового возраста посмуглел, потемнел, стал походить на типичного итальянца. Девкам это нравилось, у пацанов, естественно, вызывало зависть. Фернандо пришлось отложить Сэлинджера в сторону и научиться драться. Дрались мы вместе — и в школе, и по жизни — до тех пор, пока Фернандо не женился. На богатой девушке арабского происхождения. Он говорил, что по любви, я не очень верил, но молчал.
Сейчас у моего друга есть семейный очаг, покорная жена, две очаровательные дочери, секс раз в неделю, квартира в десяти минутах от набережной и покровительство тестя. Фернандо доволен, я опять-таки не очень верю, но молчу. Пропустив по стаканчику, обсуждаем свои жизни, каждый старается зацепить другого побольнее. Не то чтобы мы, как два петуха, хвастаемся богатством своих курятников. Но неизменно говорим о преимуществах друг перед другом, корректно называя их «плюсами». Это спорт. Своеобразная дуэль между мужчинами.
Дочери — главная победа в жизни Фернандо. «Каждый мужик рано или поздно задумывается о смысле жизни. Ну сколько можно работать, бухать, трахаться и херней маяться? Мои дочки и есть тот смысл, который мне был нужен, хотя ты знаешь, как я боялся заводить семью. Не представляю, как люди живут без детей. Когда не спотыкаешься об игрушки ночью и никто не несется на твое «Эй, кто есть дома?». Да, старик, ты можешь назвать меня сентиментальным мудаком, но это чушь, что семья для мужика — тяжкие оковы. Мне хорошо! Конечно, от жены периодически устаю, но любовь детей компенсирует многое, если не все».
Я молчу. То, что мне хотелось сказать Фернандо о свободе — главном плюсе моей жизни, уже кажется бессмысленным. Вряд ли в свободе больше смысла, чем в детях. И ведь наверняка Фернандо повторит слова, которые я не раз слышал: мол, жалобы большинства мужчин на одиночество — рядовое кокетство, им нравится жить в преодолении, считать, что размеренная семейная жизнь ведет к хандре и импотенции.
Подливаю коньяк в бокалы, отправляюсь искать лимон в надежде поменять тему беседы. Я люблю Фернандо. Близкий мне человек. Давно не ценю его за что-то, он просто свой. Но даже перед ним прячу собственную уязвимость. Веду себя самоуверенно, ненароком обсуждая то, что внутри отзывается болью. Каким бы ты мужиком ни был, иногда твоя противотанковая броня покрывается ржавчиной. И хочется кусочка безвозмездного тепла. Но все привыкли к тому, что ты вот такой вот железный парень. И никому в голову не закрадется мысль о том, что тебе так мало надо.
Выхожу проводить Фернандо, заодно подышать воздухом. Ночной город. В легком тумане размывается свет улиц — так видит фонари близорукий или плачущий человек. Или горемыка без перспектив. Итальянец изрядно выпил, говорит слишком громко. Загружаю его в такси, называю адрес, плачу. Возвращаюсь обратно, подняв воротник пиджака. В памяти всплывают слова Фернандо: «Я все время ждал, что вот-вот появится именно та, что станет моей судьбою. Как в книжках. Так редко кому-то везет. Лично мне не повезло... Брат, не ставь высокую планку в личной жизни. Наши половинки — это еще и плод наших усилий. Возможно слепить то, что хотелось. Не сразу, конечно. Со временем. Мы, мужики, чаще всего сами виноваты в своем одиночестве, подсознательно выбирая свободу».
«Вы неважно выглядите. Может, съездите куда-нибудь, отдохнете? Смените обстановку». Если она не заткнется, я убью ее. «С ванной закончили?» — перебиваю ее, ухожу в прихожую, вытягиваю портмоне из кармана куртки. Быстрее бы ушла. Возвращаюсь с купюрами в руках. «Да-да, все... Мне неудобно брать всю сумму, у вас всегда чисто, давайте половину». Она смотрит на меня жалостливым взглядом, будто я инвалид или умалишенный, за которым надо присматривать. Я держу деньги перед ее лицом, делая вид, что не слышал: «Всего хорошего. На следующей неделе в это же время».
Опустив глаза, кивает, берет деньги, торопливо одевается. Худенькая. Плащ цвета топленого молока, коричневые ботиночки, шерстяная беретка. Рядом с сумкой три тяжелых пакета, видимо, шла сюда с рынка. Рыжая убирается у меня второй год. Раз в неделю, по пятницам. Ее мне посоветовала консьержка: «Приличная женщина, чистая на руку, одна дочь растит». Обычно с Рыжей не встречаюсь, приходит в мое отсутствие (ключи оставляю у консьержки). Вторую пятницу возвращаюсь домой раньше обычного, сталкиваюсь с Рыжей.
Она стала неприятна мне. Может, из-за того, что Рыжая — свидетель моего потерянного прошлого, где не было пустоты, ускользающих призраков, где были двое? Не знаю. Думаю, все дело во взгляде. Нервирует, унижает, сама того не замечая. В нем жалость. Такая чистая человеческая жалость, без ухмылок, притворства. С толикой родного, материнского. Я и этого не хочу. Жалость разрушает все то, что сам преодолел внутри себя. Глупая. Пытается со мной заговорить, проявить участие. Еще не хватало, чтобы по голове погладила, к груди прижала со словами «и это пройдет».
В прошлый раз принесла кусок пирога, печенье. Наверное, увидела, что на кухне шаром покати, пожалела. Я потихоньку вынес ее подарки во двор, скормил голубям. Не люблю выпечку. С детства. Давно бы избавился и от Рыжей — но жаль ее, в деньгах нуждается. Она чересчур скромно одевается, и вид уставший. Сержусь на себя, но отвечаю жалостью на жалость. Убирает она хорошо, особо не любопытничает, только вот сегодня ляпнула, мол, хреново выглядишь, чувак. Меня так и раздирало от желания нагрубить. Сдержался. Эй, она ни в чем не виновата. Это твоя боль и не имеет к ней никакого отношения.
Однажды я чуть не переспал с Рыжей. Лето было, праздничные выходные. Я в шортах лежу на диване, тупо уставившись в телевизор. Она, в тонком платьице, моет окно. Вижу, как пот стекает меж ее маленьких, крепких грудей. Замечаю, как она смотрит на мои плечи, ноги. В пространстве начала нарастать горячая волна, притягивающая нас друг к другу, хотя, уверен, для нее это неожиданность, да и она не в моем вкусе. Обычная похоть, ничего больше. Я напрягся, посмотрел на нее. Она — на меня. Тряпка выпала из ослабевшей руки Рыжей в ведро. Только прикоснулся к ней, как зазвонил телефон за каким-то лешим. И все мгновенно исчезло. Это было один раз и больше не повторялось.
Не люблю я эту квартиру. В ее стенах так много всего и одновременно так пусто. Лишь по кровати, душевой, туалету, кухонной раковине и холодильнику можно определить, что здесь кто-то живет. Все остальное — мертвая зона. Нетронутая, ледяная, хоть дом и обогревается. Засыпаю в иллюзии того, что файлы с прошлым заблокированы. Хотя мысли, великие предатели, до сих пор берут начало из событий того времени.
Нахожу полотенце, чтобы принять душ. Запиликал мобильный. Сообщение от Фернандо: «Старик, я больше не могу с ней». Мы любим тешиться иллюзиями. Ну давай поднимем свои задницы и пошлем куда подальше иллюзии, которыми разрисовали свои жизни! Хватит
