Айдынлыг – на переднем сиденье. Высунув голову из приоткрытого окна, наблюдает за проезжающими машинами. Едем домой, в родной Ортакёй. За окном Босфор. Машет мне. Я посылаю воздушный поцелуй кланяющимся волнам. Тихо играет радио. Сердар Ортадж[4] поет грустную «Mesafe»[5]. Одна из наших с Зейнеп песен. Как хорошо, что сейчас я слушаю эту песню рядом с ней, а не в компании разъедающего одиночества... Любовь, пережившая расставание, вознаграждается вечностью.
Она сообщает, что завтра приедет тетушка Нилюфер. Повидать меня. «Тетушка беспокоится за твой вес. Вчера по телефону обсуждала со мной список самых жирных блюд турецкой кухни – грозилась, что быстренько приведет тебя в форму... Кстати, мишуня, ты действительно похудел. Почему? Как моя вторая мама допустила такое?» Шинай поддерживает любимую: «Не волнуйся, Зейнеп – мы объединимся с Нилюфер. Устроим, так сказать, двойной обстрел...» Обе хохочут. Наслаждаюсь солнечной улыбкой Зейнеп. Не хочу говорить, что похудел от тоски...
«Видела вчерашний пост в твоем блоге, ты в нем прощаешься с друзьями перед отъездом. Кстати, тебя читают красивые русские девушки – я полазила по журналам тех, кто оставил комментарии. Интересно, как они относятся ко мне?» – «Ну разумеется, они тебя любят! Столько ведь писал о тебе... А ты ревнуешь?» Обиженно отворачивается, но через несколько секунд взрывается смехом: «Конечно нет! Они ведь твои друзья...» Она ждала меня с самого первого дня лета. Признается, что сердилась, так как я смог вырваться в Стамбул только в августе. «Теперь уже не злюсь... Ты ведь рядом...»
Шинай прибавляет громкости Сердару Ортаджу, приглашая спеть вместе. Поем, жутко фальшивя: «Yureginden yaral? bizim hikayemiz... Kaderimden kalan? silsem de gitmiyor... Iki sohbet aral? butun mesafemiz... Geldim, anlam?yor» [6]...
2
...В любви становишься чуточку эгоистом. В любви трудно соотнести душу с разумом...
Нам не нужны слова, предложения. Точки или запятые. Эсэмэски или имейлы. Признания или откровения. Во всяком случае пока. Мы счастливы в настоящем, здесь и сейчас. Не смотрим в прошлое, не заглядываем в будущее. Держим друг друга за руки. Ее рука в моей руке. Холодная ладошка, влажно-скользящая. Моя рука в ее руке. Кожа моих рук немного сухая. Нет необходимости в увлажняющих кремах: достаточно погладить ее бархатно-персиковые щеки, и кожа смягчается, и сердце тает, как фруктовое мороженое. От жара любви...
Не можем уединиться – квартира полна гостей. Празднуем мое возвращение в Стамбул. Тетушка Нилюфер тайком подкармливает прожорливую Айдынлыг, которая разлеглась под столом. Красноречивая Шинай делится со мной последними светскими сплетнями Стамбула, при проскальзывающих матерных выражениях зажимая ладонями уши дочери. Гюльбен забилась в темный угол гостиной, внимательно наблюдая за мной и Зейнеп. Рисует нас отточенным карандашом на плотной белой бумаге. Мустафа с Альпером, как всегда, зависли перед телевизором, забыв обо всем на свете. Болеют за «Фенербахче»[7], поругивая комментатора за чрезмерную болтливость... Я стараюсь уделить внимание каждому: они – частички моей стамбульской мозаики счастья. Соскучился по ним. Еще больше соскучился по ней.
В любви становишься чуточку эгоистом. Трудно соотнести душу с разумом – они могут существовать в одном мире, но отдельно друг от друга. Моя любовь к ней не может быть сплетена с чем-либо другим, кроме ее любви...
Пока гости увлеченно что-то обсуждают в гостиной, на пару минут сбегаем на кухню. Незаметно ото всех. Прижимаю любимую к стене, впиваюсь в родные губы. Взбесившиеся ритмы сердец заглушают звуки из гостиной: не слышим, не видим ничего, кроме самих себя. Она ласкает языком мои горящие уши. Не могу остановиться. Шепчет: «Мишуня, пора возвращаться к ребятам...» Реальность, умоляю, исчезни! Спрячь нас на время. Хотя бы на десять минут... Приближающиеся шаги. Звон посуды. Голос Шинай. Она убирает со стола – готовится ко второй части вечера: кофе, десерт, фрукты. Вот-вот появится на кухне. Зейнеп целует меня в губы, отбегает к плите, застегивает рубашку. Приглаживает волосы. Как я хочу ее! Прямо здесь. В маленькой душной кухне, пропитанной запахами еды, заставленной горами посуды...
Каждый раз, возвращаясь в город души, понимаю, что не могу жить без нее. Вне Зейнеп существую, доживаю, превращаюсь в тень. Когда-то говорил, что смирился с нашими периодическими расставаниями... Вранье. Самоуспокоение. Я не могу жить без нее. Это не зависимость, другое. Мы словно сиамские близнецы, которым суждено быть всегда вместе. Нашу любовь невозможно разделить хирургическим путем. Правда, пока Судьба испытывает нас разлуками. Ничего, выстоим...
Без нее я – комок депрессий, грусти, неудач. «Без тебя, мишуня, я не я. Оболочка, привычная для окружающих, но с выпотрошенным нутром». Зейнеп – мой эликсир жизни. Когда между нами тысячи километров, она подпитывает меня эсэмэсками – глюкозой надежды. Эсэмэски эти – всего лишь крошки огромного аппетитного пирога. Вынуждены довольствоваться крошками, веря, что скоро нам достанется и большой кусок на двоих...
Завтра останемся одни. Гости разойдутся уже за полночь. Гюльбен в 11 утра возвращается в Анкару, где учится в Художественной академии. А тетушка Нилюфер едет навестить сестру... Отключим телефоны. Замуруем окна, двери. Подарим себя друг другу. Окунемся в нашу общую сказку – сказку, в которой побеждает любовь, во что бы то ни стало... Сольемся в одно целое. В океане любви будем купаться всю ночь и, утомленные, уснем на рассвете...
3
...Слишком часто просыпаемся в одиночестве, чтобы не ценить пробуждения вместе...
Готов заслонить собою полнолуние, чтобы оно не тревожило ее сон. Готов задержать наступление рассвета, чтобы он не разбудил ее. Готов просеять пляжный песок, освобождая от осколков ракушек, чтобы они не поцарапали ее ступни...
Зейнеп думает, мы засыпаем вместе, в один миг. Заблуждается. Как только она погружается в сон, я открываю глаза. Осторожно приподнимаюсь. Медленно снимаю с нее шуршащую кремовую простыню. Рассматриваю обожаемое тело. Изгибы, впадинки, выпуклости. Сексуальные шрамики на ногах... До 11 лет Зейнеп буквально не слезала с велосипеда. Обожала крутить педали. Ездила на велосипеде в школу, хотя отец мог подвозить на машине. Отказывалась. Родители ругались с ней, запрещали кататься на велосипеде вдали от дома. Зейнеп демонстрировала упрямство Тельца. Однако за день до своего дня рождения любимая не справилась с управлением. Растерялась, выехала прямо на трассу. Благо машин оказалось мало. Перелом правой ноги, масса ушибов. С того дня «велосипедная» жизнь Зейнеп закончилась...
Знаю каждый шрамик: длину, форму, расположение. Целую их. Не просыпается, лишь бубнит что-то несвязное, ищет рукой меня. Мне нравится наблюдать за моей спящей красавицей. Гладить каштановые волосы, рассыпавшиеся по кофейной подушке. Осторожно снимать со щеки упавшую ресничку, про себя загадывая желания. За нее. Какая разница, я загадываю или она? У нас одно сердце на двоих...
Во сне крепко прижимается ко мне, будто боится потерять. «Прошу, держи меня крепче...» Не упускаю мига пробуждения любимой: проснувшись, она непременно должна увидеть меня. Также и я. Маленькая традиция. Слишком часто просыпаемся в
