хитро прищурилась.
— Что в этой папке?
— Ничего. Записи, наброски. Ничего интересного…
— Обманщик. Держу пари, что там книга, которую ты пишешь, — сказала она, снова взявшись за тесемки. — Я умираю от желания ее прочитать…
— Я бы не хотел, чтобы ты это делала, — сказал я самым небрежным тоном, какой мне удалось изобразить.
Кристина нахмурилась. Я воспользовался моментом, встал перед ней на колени и мягко отобрал у нее папку.
— Что происходит, Давид?
— Ничего, ничего особенного, — заверил я ее с глупейшей улыбкой, прилипшей к губам.
Я вновь завязал тесемки и положил папку обратно в кофр.
— На ключ запирать не будешь? — поинтересовалась Кристина.
Я повернулся, чтобы извиниться, но Кристина уже спускалась по лестнице. Я со вздохом закрыл крышку кофра.
Я нашел Кристину внизу, в спальне. Мгновение она смотрела на меня, словно увидела впервые. Я остановился в дверях.
— Прости меня, — начал я.
— Тебе нет нужды просить у меня прощения, — отозвалась Кристина. — Мне не следовало совать нос куда не просят.
— Дело не в этом.
Она одарила меня ледяной улыбкой, сопроводив ее небрежным жестом. Ее улыбка буквально заморозила воздух.
— Не важно, — обронила она.
Я сдался, решив отложить следующий штурм до более подходящего времени.
— Кассы на Французском вокзале скоро откроются, — сказал я. — Я подумал, что мне лучше пойти туда к открытию и купить билеты на дневной поезд. Потом я загляну в банк и сниму деньги.
Кристина ограничилась легким кивком:
— Хорошо.
— А ты могла бы тем временем собрать какие-нибудь вещи в дорогу. Я вернусь часа через два максимум.
Кристина едва заметно улыбнулась:
— Я буду ждать.
Я подошел к ней и обхватил ее лицо ладонями.
— Завтра вечером мы будем в Париже, — пообещал я, поцеловал Кристину в лоб и вышел.
Пол в зале ожидания Французского вокзала стелился у моих ног зеркалом, в котором отражались большие часы, висевшие под потолком. Стрелки показывали семь часов тридцать пять минут утра, но билетные кассы были все еще закрыты. Уборщик, вооруженный шваброй и чувством прекрасного, наводил глянец на полу. Он насвистывал куплет и, насколько позволяла ему хромота, не без изящества двигал в такт бедрами. От нечего делать я принялся наблюдать за ним. Это был крошечный человечек, которого судьба, казалось, мяла и корежила, пока не отняла все, кроме улыбки и удовольствия надраивать перрон с таким рвением, как будто речь шла о Сикстинской капелле. В зале, кроме меня, никого не было, и уборщик в какой-то момент осознал, что на него смотрят. На пятом марше с тряпкой поперек зала, он очутился напротив моего наблюдательного поста — я устроился на лавке, одной из многих, стоявших вдоль стен зала ожидания. Уборщик остановился и, опершись на рукоять швабры обеими руками, набрался смелости посмотреть мне в лицо.
— Никогда не открывают вовремя, — завязал он разговор, махнув в сторону билетных касс.
— А зачем тогда повесили табличку, где сказано, что кассы открываются в семь?
Человечек пожал плечами и вздохнул с философским видом.
— Более того, для поездов составляют расписание, но за пятнадцать лет, что я здесь работаю, я ни разу не видел, чтобы поезд тронулся или прибыл в указанное время, — высказался он.
Уборщик отправился дальше драить полы, а через пятнадцать минут я услышал возню у окошка кассы. Я подошел и улыбнулся служащему.
— Я думал, вы работаете с семи, — заметил я.
— Так написано в объявлении. Что вы хотели?
— Два билета первого класса на дневной поезд до Парижа.
— На сегодня?
— Если вас не затруднит.
На оформление билетов кассир потратил почти пятнадцать минут. Завершив свой капитальный труд, он неохотно выложил билеты на стойку.
— Отправление в час. Четвертая платформа. Не опаздывайте.
Заплатив, я продолжал стоять у кассы и был награжден враждебным испытующим взглядом.
— Что-то еще?
Я улыбнулся и покачал головой, и служащий, воспользовавшись моментом, захлопнул окошечко кассы у меня перед носом. Я повернулся и пересек зал, сверкавший чистотой милостью уборщика, который издали помахал мне рукой и пожелал
Здание на улице Фонтанелла, где находилось центральное отделение Испано- колониального банка, больше всего напоминало храм. Величественная колоннада предваряла неф, вдоль которого рядами выстроились скульптуры. Неф простирался вдаль, завершаясь вереницей высоких окон, в ансамбле создававших подобие алтаря. У стен с обеих сторон стояли дубовые столы и мягкие кресла. И все это хозяйство находилось на попечении небольшой армии финансовых инспекторов и служащих, безупречно одетых и вооруженных арсеналом сердечных улыбок. Я снял со счета четыре тысячи франков наличными и получил подробные инструкции, как пользоваться депозитом в филиале, открытом банком на пересечении
Солнце поднималось по голубому небосводу, переливавшемуся радужными оттенками, и свежий ветер был пропитан запахом моря. Я шел легко, будто избавившись от непосильного бремени: в глубине души затеплилась надежда, что город решил отпустить меня с миром. На бульваре Борн я задержался, чтобы купить цветов Кристине — букет белых роз, перевязанный красной ленточкой. Я взлетел по лестнице, перескакивая через ступеньки, с широкой улыбкой на лице, окрыленный уверенностью, что этот день положит начало новой жизни. Прекрасной жизни, которую я рисовал в своем воображении, осознавая, что она никогда не станет явью. Я собирался открыть дверь, но как только вставил ключ в замочную скважину, дверь подалась. Она была не заперта.
Я толкнул дверь и вошел. В доме царила тишина.
