закоулке на первом этаже — мудрый отшельник укрылся там за стенами одиночества. Старик растерянно посмотрел на меня.
— Я умер?
— Нет, по-моему, вы еще живы. Вы меня не помните?
— Я помню вас так же отчетливо, как свои первые ботинки, молодой человек. Но, увидев вас таким, что краше в гроб кладут, я решил, что передо мной очередной призрак. Не обращайте внимания. Здесь понемногу теряешь то, что вы снаружи называете способностью к здравому суждению. Так вы — не мираж, не мечта?
— Нет. Но мечта у меня для вас тоже припасена, она дожидается внизу, так что если соизволите спуститься…
Я проводил его в темную комнату, которой Фермин и Росиито постарались придать праздничный вид, украсив ее несколькими свечами и набрызгав вокруг духами. При виде пышного великолепия нашей Венеры из Хереса лицо старика озарило райское блаженство.
— Благослови вас Господь.
— Наслаждайтесь, — сказал Фермин, сделав сирене с улицы Эскудильерс знак приступать к демонстрации своего искусства.
Я увидел, как она с бесконечной нежностью взяла в свои руки лицо старичка и поцеловала его мокрые от слез морщинистые щеки. Мы с Фермином удалились, оставив их наслаждаться заслуженным уединением. Пока мы шли по этой бесконечной галерее разбитых надежд, нам навстречу попалась сестра Эмилия, одна из монахинь, заведующих приютом. Она окинула нас испепеляющим взглядом.
— Кое-кто из обитателей приюта говорит, что вы привели сюда проститутку, и теперь они требуют того же.
— Светлейшая сестра, за кого вы нас принимаете? Наше присутствие здесь вызвано исключительно благими намерениями. Этот юноша, который завтра станет мужчиной в глазах Святой Матери Церкви, и я, мы пришли справиться о здоровье одной из ваших подопечных, Хасинты Коронадо.
Сестра Эмилия удивленно приподняла брови.
— Вы ее родственники?
— Духовные. Родство душ, понимаете ли.
— Хасинта умерла две недели назад. Какой-то сеньор приходил к ней накануне вечером. Он тоже ее родственник?
— Вы имеете в виду отца Фернандо?
— Это был не священник. Сеньор сказал, что его зовут Хулиан, фамилию я не запомнила.
Фермин посмотрел на меня, онемев от изумления.
— Хулиан — один из моих друзей, — сказал я. Сестра Эмилия кивнула:
— Он провел с ней несколько часов. Уже много лет я не слышала, чтобы Хасинта смеялась. Когда посетитель ушел, она рассказала мне, что они вспоминали старые времена, времена их молодости. Еще она сказала, что он принес ей известие о ее дочери Пенелопе. Я не знала, что у Хасинты есть дочь. Я вспомнила об этом потому, что тем утром она улыбнулась мне — впервые за долгое время. Я спросила, что ее так обрадовало, а Хасинта ответила, что она наконец возвращается домой, к Пенелопе. Она умерла на рассвете, во сне.
Вскоре Росиито закончила свой любовный ритуал, оставив утомленного старичка в объятиях Морфея. Когда мы выходили, Фермин заплатил ей вдвое больше, но Росиито, плакавшая от жалости, глядя на этих несчастных, забытых Богом и дьяволом, захотела отдать свое вознаграждение сестре Эмилии, попросив ее купить всем пончиков с горячим шоколадом, поскольку ей, этой королеве шлюх, именно шоколад и пончики обычно помогали забыть о горестях жизни.
— Я ж такая сентиментальная… Вы бы посмотрели, сеньор Фермин, на этого бедняжечку… он только хотел, чтоб я его обняла да поцеловала. Прямо сердце разрывается.
Мы посадили Росиито в такси, наградив таксиста щедрыми чаевыми, а сами отправились по пустынной и туманной улице Принцессы.
— Надо бы поспать, ведь утром свадьба, — сказал Фермин.
— Не думаю, что смогу заснуть.
Мы побрели к Барселонете и, сами того не заметив, очутились на волнорезе, откуда был виден весь город, в блеске утреннего безмолвия лежащий у наших ног, словно громадный мираж в водах бухты. Усевшись на краю волнореза, мы молча любовались этим зрелищем. В нескольких десятках метров от нас уже потянулись вереницы машин с запотевшими стеклами, из-за которых белели страницы первых утренних газет.
— Барселона — колдунья, понимаете, Даниель? Она проникает тебе под кожу и завладевает твоей душой, а ты этого даже не замечаешь.
— Вы сейчас говорите как Росиито, Фермин.
— А вы не смейтесь. Ведь только такие, как она, делают этот чертов мир местом, которое все же стоит посетить.
— Такие, как она? Шлюхи?
— Да нет. Каждый из нас рано или поздно становится шлюхой. Я имею в виду людей с добрым сердцем. И не смотрите на меня так. Стоит мне попасть на свадьбу, и душа у меня превращается в желе.
Так мы и сидели, охваченные этим странным покоем, глядя на отражения в воде. Через мгновение взошло солнце, залив небо янтарем, и Барселона вспыхнула ярким желтым светом. Издалека разнесся звон колоколов собора Санта-Мария дель Map, вырастающего из дымки по другую сторону порта.
— Вы думаете, Каракс все еще здесь, в городе?
— Спросите что-нибудь полегче.
— Обручальные кольца у вас с собой?
Фермин улыбнулся:
— Что ж, пойдемте, нас с вами все ожидает, Даниель. Нас ожидает жизнь.
DRAMATIS PERSONAE
1966
Хулиан Каракс завершил свой роман «Тень ветра» кратким послесловием, в котором он прослеживает судьбу своих персонажей на много дет вперед. С того далекого 1945 года я прочел множество книг, но последний роман Каракса остается моим любимым. И сейчас, спустя более чем два десятилетия, я уже едва ли изменю свои предпочтения.
Пока я пишу эти строки за прилавком книжной лавки, мой сын Хулиан, которому завтра исполняется десять лет, смотрит на меня и улыбается, заинтригованный растущей на глазах стопкой листков, вероятно думая, что его отец тоже подхватил эту книжно-словесную
