нибудь заинтересуется содержимым ящика с инструментами, было по меньшей мере глупо.
Но Кстин сделал вид, что ничего не понял, и не стал дожидаться конца фразы.
– Осталось только узнать, где кладовка?
– По коридору, налево и до конца. Выключатель на стене справа.
– Угу, понял… Где карниз?
– Пойдемте, – она повела его в большую комнату. Там, на полу, лежал разобранный карниз в магазинной упаковке и полиэтиленовый пакетик с крепежом. Кстин осмотрел его и удовлетворенно кивнул.
– Тут у меня беспорядок… – смущенно сказала Марина, хотя комната находилась в чистоте, весьма близкой к идеальной. – Я не всегда успеваю убираться…
– О, не волнуйтесь! – бодро отозвался Кстин. – Это просто вопрос терминологии. То, что вы называете беспорядком, для меня является недостижимой степенью порядка. Я ведь живу один, – пояснил он. – И тоже не всегда успеваю… Ну, если быть откровенным, то всегда не успеваю. Но, когда вы приедете ко мне в гости…
– Я не обещала, – быстро вставила Марина.
– Вы сказали, что подумаете.
– Это не одно и то же.
– Конечно… Я буду ждать.
Ей захотелось сказать что-нибудь язвительное.
– Ждать момента, когда вы сможете это потребовать?
Кстин подбросил на руке пакетик с крепежом. Он улыбнулся и пошел в коридор. В дверях комнаты обернулся и кивнул:
– Угу…
– Я… должна еще погладить занавески. – Марина вспомнила, что они так и лежат в пакете нераспечатанными.
– Приступайте, – его широкая спина скрылась в полумраке коридора.
Ситуация все больше и больше казалась Марине абсурдной.
«Пригласила домой первого встречного, даже не разузнав хорошенько, что он за человек! Ну ладно. Может быть, он – хороший человек. Даже скорее всего. Но… Зачем все это? Для чего? Ведь не думаешь же ты, что между вами может что-то случиться?» Эта мысль не казалась Марине даже абсурдной. Она была… невозможной.
Она выдвинула нижний ящик шкафа и достала пакет с занавесками.
«В конце концов, чего ты так переживаешь? Ну повесит он эти занавески, потом поедите на кухне мороженого, и – до свидания! Это нормально. Простые человеческие отношения, и никто тебя не заставляет думать, что будет потом. Потому что – ничего не будет. И быть не может. Вот и успокойся».
Она разложила гладильную доску, включила утюг и принялась гладить.
Краем уха она слышала, как Кстин возится в кладовке, гремит инструментами, топает по коридору. Потом из кухни до нее долетали тихие, но довольно эмоциональные возгласы. Впрочем, дальше «Ух, ё!» и «Атть!» дело не пошло. Видимо, он опасался давать волю чувствам.
Наконец Марина не выдержала и отправилась на кухню – посмотреть, как движется работа. Высоты стремянки не хватило, и Кстин водрузил на нее табуретку. Марина со страхом увидела, что ножки табуретки стоят прямо по углам верхней площадки лестницы, и подумала, что парень может сильно навернуться с такой высоты. Но побоялась сказать это вслух: услышав ее голос, Кстин резко обернется и тогда точно грохнется.
Он медленно, но как-то очень уверенно сверлил ручной дрелью дырки в бетонной стене, время от времени сдувая с лица серую пыль. На больших красных руках вздулись толстые вены, и футболка между лопаток намокла от пота.
Марина развернулась и тихо пошла обратно – доглаживать занавески. Они управились почти одновременно, Кстин даже чуть раньше. Он сложил инструменты обратно в ящик, потом Марина слышала шум воды, доносящийся из ванной, затем он появился на пороге комнаты.
– Готово! Можно вешать! – Его обветренная физиономия лучилась от счастья, и Марина поняла, что надо пойти и посмотреть на плоды его трудов именно сейчас, не откладывая, потому что он очень на это рассчитывал.
Марина поставила утюг на подставку и пошла в кухню. Стремянка стояла, прислоненная к стене, а на полу, под окном, были влажные разводы.
– Я убрал за собой! – пояснил Кстин. Подтекст легко угадывался: «Как насчет дополнительных очков в мою пользу? По-моему, я их заслужил».
– Я могла бы сделать это сама, – сказала Марина.
– Любое дело надо доводить до конца, – значительно ответил Кстин.
– Ну что же… – обронила Марина и пошла за занавесками.
Потом он снова залез на стремянку, а она подавала ему выглаженные куски материи.
Он действительно чуть не упал с лестницы: в тот момент, когда Марина подавала ему вторую занавеску, а Кстин, перегнувшись, тянулся к ней руками, их пальцы встретились – случайно, поспешно и суетливо. Его лицо изменилось, и Марине показалось, что в его глазах она увидела благоговейный страх. Он так быстро отдернул руку – почти вырвал у нее занавеску, что табуретка покачнулась.
Кстин, пытаясь сохранить равновесие, застыл в нелепой позе, и Марина подумала, что сейчас… через секунду ножки табуретки соскользнут с верхней площадки стремянки, раздастся грохот, и тогда…
Но он каким-то чудом удержался, затем медленно выпрямился и громко, с облегчением, выдохнул.
Марина почувствовала, что ее разбирает смех; она тихонько хихикнула, пытаясь подавить неожиданное веселье. Смеяться просто так, без причины, она не могла: этот незначительный эпизод нуждался в комментарии, но и без комментариев все было ясно.
Они оба прекрасно понимали, ПОЧЕМУ он так торопился отдернуть руку. Марине казалось это забавным и одновременно правильным; Кстин, напротив, находил это глупым… и все же смешным.
Он отвернулся к окну и, вытянувшись, цеплял ткань маленькими зубастыми зажимами, но плечи его мелко тряслись. И Марина подозревала, что не от страха. Он тоже смеялся – осторожно, чтобы не упасть.
Наконец он повесил вторую занавеску и слез с лестницы. Он отступил от Марины на два шага и широко улыбнулся.
Кстин очень боялся (хотя это действительно было глупым и сильно смахивало на поведение восьмиклассника на первом романтическом свидании), что Марина заподозрит его в вульгарном заигрывании.
Любую другую он бы давно обхватил за талию (как бы небрежно, чтобы пальцы лежали чуть выше, чем следовало, под самой грудью) и, делая фальшиво-страстные глаза, глухим голосом молил бы о заслуженной награде – невинном поцелуе. И любая другая таяла бы от прикосновения его больших и грубых лишь с виду рук.
Любая, но не Марина.
С этой женщиной ему хотелось быть не таким, каким он был на самом деле, а таким, каким она себе его представляла, и даже лучше. Безобидным и ненавязчивым. Поэтому он опасался, что случайное прикосновение пальцев может показаться намеренным.
«О’кей, Кстин! Тебе уже тридцать лет, и ты не совсем законченный идиот. Женщину нужно приходить и брать, и ты это прекрасно понимаешь. И наверное, в ее глазах ты
