Я падала в снег. Теряла на склоне то палки, то лыжи. Мерзла. Ругалась. Пила капучино в кафе у подножия. И лишь поздним слякотным вечером наконец очутилась у родного подъезда.
Всеволод, который вышел из машины меня проводить, скептически осмотрел мое многоэтажно-блочное жилище.
– Ты здесь живешь?
– А что? Это тебе не в хрущевке какой! – ответила я полным задора голосом. – Сам-то куда сейчас поедешь? На Рублевку?
– Нет, я в центре живу.
– А поконкретней…
– На Чистых прудах. Недалеко от «Табакерки».
– Да ну! И как? Табаков-то небось не вылезает от тебя?
– Мы не знакомы, – Всеволод категорически не поддерживал моего шутливого тона. – Ты поедешь ко мне?
Я опешила. Вопрос застиг меня врасплох.
– Да куда же?.. Я не могу так спонтанно. Мне на работу с утра… – начала рассеянно мямлить я. Хотя в следующую минуту уже готова была согласиться.
Но он сам неожиданно пошел на попятную. То ли передумал, то ли решил, что слишком торопит события.
– Ладно, тогда я поехал, – сказал он, расставляя руки для заключительных объятий.
Я готовилась к этим словам все вчерашнее утро. Весь сегодняшний день. Всю дорогу, что мы добирались от Севиной дачи до дому. И все равно оказалась не готовой услышать их.
Я обхватила его с таким жаром, будто он собирался впрыгнуть не в «Лексус», а в БТР. И ехать не на Чистопрудный бульвар, а в самую горячую точку планеты.
Всеволод сомкнул у меня за спиной свою куртку, точно взял в плен. Легонько поцеловал в макушку.
– Не скучай! Я позвоню тебе завтра.
Глава 8. Больше не подруги
На набережной, куда меня занесло волею судеб, я оказалась в восемь утра.
Сама не пойму, зачем было вскакивать ни свет ни заря. Просто что-то меня разбудило, и я больше не смогла сомкнуть глаз. Поворочалась, больше для проформы, потом встала, потихоньку собралась, пока весь дом еще спал. Выпила кофе и поехала на работу. Было еще так рано, что я решила не делать пересадки. Лучше пройтись пешком.
Вылезла на Китай-городе и побрела каким-то изломанным маршрутом в сторону офиса. Здесь на набережной, как нигде в городе, чувствовалось приближение весны. Река взломала лед, и потесненные глыбы уже медленно-медленно двигались вниз по течению.
Идти было не слишком приятно – то скользко, то слякотно. Но утренний воздух бодрил, прочищал мозги от всяких дурно пахнущих мыслей. Например, от мысли о том, какой будет моя встреча с Полиной. Еще вчера я беззаботно вкушала яблоко нашего с ней раздора. Не думая ни о постигшем ее разочаровании, ни о том, какими будут последствия.
Сегодня я тщетно пыталась найти слова оправдания. Все было бы не так страшно, если бы не Полин максимализм. Уж мне ли не знать! Эта ненормальная наверняка втемяшила в свою голову, что Лихоборский – ЕЕ мужчина. Она рождена, чтобы быть с ним, и ни с кем другим. Даром, что ли, сызмальства воротила нос от всяких там легкомысленных увлечений? По мелочам не разменивалась. Ждала большого и светлого.
И похоже, все-таки дождалась. Только что же теперь делать мне? Как объяснить подруге, что «ее большое и светлое» заставляет биться быстрей и мое сердце тоже?
Свернув с набережной, я угодила в плотный поток трудоустроенных москвичей. Пока пробиралась, обдумывала свой приблизительный текст.
Начну так: «Полина! Ласточка моя…» Нет, пожалуй, «ласточка» – это лишнее, фамильярничать тут ни к чему. Просто: «Полина, ну зачем тебе этот Лихоборский? Он же совсем не такой, как ты думаешь! Это животное! У него один секс на уме. Ты бы видела, что он вытворяет в постели!»…
Тут я в своих измышлениях сделала остановку. Во-первых, у меня как-то странно заныло внизу живота. А во-вторых, я поняла, что Полину от этой тирады увезут в институт Склифосовского.
Так ничего и не придумав, я вошла в пахнущее известкой парадное. Миновала вертушку, сунув под нос дремлющему старичку-вахтеру свой пропуск. Пошла по ступенькам наверх. Коридоры НИИ в этот час были непривычно пусты. Как правило, все местные бизнесмены прибывали на работу не раньше десяти.
Остановившись возле нашей двери, я вставила ключ. Но, как ни странно, повернуть не смогла. Попробовала еще раз. Не вышло. Складывалось впечатление, что изнутри в скважине тоже торчит ключ. Какого черта? Кому понадобилось запираться в офисе? Даже если предположить, что кто-то из девчонок приехал сюда раньше меня.
Я требовательно побарабанила в дверь и приложилась ухом. Ни гугу. Дернула посильней. Еще попробовала стучаться. Даже вспомнила действенный метод слесаря по делу Астаха, но все закончилось лишь гулким хрустом моего голеностопного сустава.
Наконец, когда я уже собиралась призвать на помощь Карла Борисыча, из-за двери послышался слабый голос.
– Кто там?
– Свои! – волнуясь, припала я к двери.
Я пока еще не определила, что за существо засело в нашем офисе (или хотя бы какого оно пола), но упускать возможность попасть на работу было нельзя.
– Оксанка, ты? Тьфу ты, пропасть!
– Чижова, что у тебя с голосом? С бодуна, что ли?
– Погоди, сейчас открою…
Ирка открыла совершенно заспанная. Волосы всклокочены. Взгляд не пойми куда – то ли на Кавказ, то ли на нас. Красноречивая замятина во всю щеку.
Одета она была в какую-то замусоленную футболку, едва прикрывающую бедра.
– Ты спишь, что ли? – вылупилась я на нее.
– Ага.
Я заглянула Ирке через плечо и увидела на полу между столами скомканную постель.
– А почему здесь? Тебя что, выселили?
– Ага, – снова повторила Ирка, сладко зевнув.
– Тогда подъем!
Я прошла внутрь. Решительно свернула все вместе с матрасом в рулон. Взгромоздила на стул, стоящий у нас в запасниках, на случай гостей.
Теперь срочно проветрить!
– Ишь, накурила здесь, топор вешать можно, – проворчала я, открывая окно. И стала протискиваться к пепельнице, полной окурков.
Терпеть не могу этот натюрморт! Уж больно он ассоциируется у меня с раком легких. Доступ перекрывал верный Иркин спутник – чемодан на колесах.
– Смотрю, все серьезно. Я-то думала тебя так, на время выставили. Пока у хозяйки родственники гостят.
– Никто у нее не гостит. Кому она нужна, дура старая?
– А что тогда? – я подхватила Иркину поклажу и подкатила к ней, тыча в сторону шкафа. – А ну-ка! Убери свой чемоданчик…
Ирка послушно спрятала чемодан и, как была – в футболке, уселась напротив меня. Стала рассказывать, пока я, против воли, таращилась на ее голые, непропорционально полные
