Между тем с финансами у вышеупомянутой публики становилось все хуже. Те слабенькие сделки, которые мы иногда проворачивали, кормили, скорее Карла Борисыча с его непомерно возросшей мздой за наше пребывание в центре столицы. Кроме того, существовал и ряд других издержек, без которых в нашем деле было не обойтись. Так что в конце концов для нас наступили голодные времена. Вдобавок ко всему за последний месяц мы порядком поизносились. Процесс зарождения достойной идеи требовал серьезных усилий. В думах и творческих муках мы не спали ночей. И хотя коллективная бессонница нас сплотила, но нанесла несокрушимый удар по здоровью. А главное – по девичьей красоте. Выглядеть мы стали так, как фарш для диабетиков. То есть пропущенными через мясорубку несколько раз.
И вот, когда мы уже окончательно пали духом, когда переговоры по телефону утратили былую мощь, а я лишь по инерции продолжала кричать: «Ирина Владиславовна, возьмите свой кофе в креативном отделе»… Ирка, повесив трубку, вдруг неожиданно сказала:
– Есть!
– Что есть? – не поняла я.
– Что есть, то есть, – продолжала нагнетать Ирка.
– Да что есть-то? – в азарте я даже сдвину с места стул, обычно закрывающий на подоконнике непрезентабельное пятно.
– Господину Лихоборскому нужна целая рекламная кампания! – торжественно объявила Ирка. – Причем срочно. Он готов заключить контракт с нами хоть завтра!
– Слушай, Дорохова! Ты меня еще слушаешь вообще?
Я встрепенулась.
И, как ни странно, снова оказалась в «Погребке». Ирка негодующе раздувала щеки. Очевидно, к концу сороковой минуты она усмотрела в моем остекленевшем взоре нечто противоестественное.
Я решила обидеться. Так всегда проще замять конфуз.
– Что значит «слушаешь»? А у меня есть выбор?
– Ну, и о чем я только что говорила? – сощурилась Ирка.
Я замешкалась. Откуда мне было знать?
– Ты прям, как наша географичка в школе. Она тоже, бывало, ляпнет какую-нибудь дрянь, а потом пристает полдня, чтоб хоть кто-нибудь это за ней повторил… Давайте не будем терять время! Надо что-то решать с Лихоборским.
Иркины брови удивленно полезли вверх:
– А мы разве последние полчаса не этим занимаемся?
– Нет! – отрезала я. – Последние полчаса ты говоришь о том, какая ты крутая!
– И еще предпоследние пятнадцать минут… – с нажимом произнесла Поля, – ты рассказываешь про очень интересную методу какого-то всемирно известного американского маркетолога.
Сразу видно, что Поля, в отличие от меня, при разговоре присутствовала.
– Да! – бодро подхватила я. – Про американского маркетолога! Но я надеюсь, его фамилия не Лихоборский?
– Нет, у него другая фамилия, – Ирка тяжко вздохнула. – Слушайте, девки, я устала доказывать, что нам нужен этот контракт.
– И не доказывай! Все равно не докажешь. Говорю тебе: Лихоборский – маньяк!..
Я победоносно выдохнула и уже собралась было объявить заседание закрытым, как вдруг возле нашего столика кто-то деликатно кашлянул.
– Прошу прощения за вмешательство. Я услышал свою фамилию и решил, что имею право поучаствовать в разговоре…
Глава 2. Вот ты какой, северный олень!
Он оказался светловолосым, зеленоглазым, молодым и рослым. Приятное лицо – благородный высокий лоб и абсолютно мужской внушительный подбородок. Выигрышное телосложение. Целый выводок хорошо отработанных жестов.
Стоило ему появиться, как в воздухе запахло сытой, обеспеченной жизнью.
Лично меня в нем зацепили две вещи. Его улыбка, в которой было больше снисхождения, нежели дружелюбия. И демократичная небритость.
Лихоборский, чиркнув по нам равнодушным взглядом, сказал:
– Прошу еще минуту терпения. Избавлюсь от верхней одежды, и будем знакомиться.
Он отошел, скидывая на ходу свое заснеженное пальто. Мне показалось странным, что на этом отрезе черного кашемира нигде не наблюдается росчерка какого-нибудь именитого кутюрье. Пока он возился у вешалки, доставая что-то из карманов, Ирка успела шепнуть:
– Девки! Какой роскошный мужик!
И тут же замолчала. «Роскошный мужик» возвращался обратно.
Под пальто на нем оказалась теплая стеганая рубаха навыпуск, вероятнее всего, чьей-то авторской работы. И плотные темно-синие джинсы. Я также отметила, что ботинки из лоснящейся замши смотрятся весьма легкомысленно для двадцатиградусного мороза.
Впрочем, чему удивляться? Ирка на днях тоже вышагивала по сугробам в открытых туфлях. Собираясь на встречу с каким-то концерном, она так волновалась, что забыла переобуться. Опомнилась, когда уже под пятки набился снег. Возвращаться не стала – плохая примета, зато всю дорогу умилялась собственной незаурядности. А на встрече неуверенно задвигала ноги под стул.
Еще не дойдя до нашего столика, Лихоборский развел руки в стороны:
– Я весь внимание!
– Присаживайтесь, Всеволод, – позволила Ирка. И, улыбаясь своей коронной улыбкой, подразумевающей расположение, а на деле полной кокетства, протянула руку для знакомства. – Ирина! Это со мной вы разговаривали по телефону.
– Понял, – вместо рукопожатия, он поцеловал ее руку. Перевел взгляд на Полю.
Бедняжка! На нее было жалко смотреть! На скулах Полины рдели алые пятнышки. А в глазах смешалось столько невысказанных чувств, что я по неволе подумала: «Вау! Вот Айвенго и нашел свое воплощение!»
– Полина, – слабым голосом представилась та.
– Как? Полина? – переспросил Лихоборский, завладевая миниатюрной Полиной ручкой. – А вы знаете, что у вас очень красивое, редкое имя?
– Не знала, – ее губы едва шевельнусь. Казалось, еще немного – и Поля лишится чувств. Благо в этот момент вмешалась Ирка.
–
А у меня разве не красивое имя? – с вызовом спросила она.
– Разумеется, красивое. Просто менее редкое.
Теперь Лихоборский взялся за мою руку. Пальцы у него оказались длинными и такими горячими, что мне моментально обожгло кожу. Вдобавок ко всему я почему-то вдруг страшно застеснялась. Наверное, оттого, что, в сравнении с его ухоженными, обработанными в салонах ногтями, мои собственные огрызки выглядели уж слишком по-простецки. Я поджала пальцы. И в результате получилось, что Лихоборский коснулся губами моего воинственно сжатого кулака. Заметив это, он бросил на меня насмешливый взгляд:
– Боже мой, за что вы меня так ненавидите?
– Я – Оксана, – как-то невпопад отозвалась я.
– Очень приятно. А я – Всеволод Лихоборский… – мне показалось, он с трудом сдержался, чтобы не добавить к этому – маньяк.
Наконец, он подсел к столу, заняв место между мной и Иркой. Аккурат напротив Поли. Оглядев наши пустые чашки, сказал:
