немигающего взгляда, который следил за ним все время, пока Эрнесту находился на берегу.
Но он ежедневно должен был идти на берег реки, потому что для него рыбалка была не детской забавой, а постоянной работой. Ему было уже десять лет, а в десять лет каждый уважающий себя житель саванны должен помогать семье, добывать себе хлеб насущный. И каждый в их семье знал свое дело.
Эрнесту ловил рыбу каждый день до полудня, потом, когда солнце раскаляло все вокруг — и небо, и саванну, — он уходил в хижину и ложился на прохладный земляной чисто выметенный пол. Там он ждал, пока спадет палящая жара, а затем снова шел на берег реки с леской в руках.
Отец трудился на лесоповале там, за Саламангой, где трасса круто поворачивала в сторону океана. Он уходил туда пешком на восходе солнца в понедельник, а возвращался лишь в субботний вечер. Весь воскресный день он отдыхал — бродил среди хижин и очагов, сидел под деревом и слушал старенький хрипящий транзистор, иногда помогал матери по хозяйству, колол чурки для очага, а чаще выходил на оранжевую грунтовую дорогу, что вела в сторону трассы, и смотрел на проходящие мимо грузовики. Они шли из Саламанги и из Понте-де-Оро, от самого океана, и шофера знали уйму новостей, и отец угощал их свежей водой и бананами, и говорил с ними, и махал рукой вслед уходящим машинам.
И весь этот воскресный день Эрнесту уже не ловил рыбу. Он все время был рядом с отцом, бродил за ним между хижинами, слушал транзистор, махал отъезжающим грузовикам и оттаскивал расколотые чурки к очагу. А вечером слушал рассказы отца о лесоповале. Он видел этих могучих людей с топорами в руках, которые валили вековые эвкалипты, и урчащие тягачи, которые волокли их к трассе, и огромные, груженные лесом автоплатформы, с трудом выползающие из леса на трассу и устремляющиеся в сторону Мапуту. Они проходили Саламангу еще на умеренном ходу, потом осторожно, погромыхивая, въезжали на мост через реку Умбилус, мост которой соединял эти края со столицей республики, а дальше уже вырывались на простор саванны и мчались на север. Они спешили, их ждали везде. Отец говорил, что нет сейчас работы важнее, чем на лесоповале. Лес нужен был по всему Мозамбику. Для строительства новых жилых домов, школ, больниц, для нужд таких же простых людей, какие живут повсюду в их стране.
Эрнесту никогда не был «во всем Мозамбике», он даже не был в Саламанге или у моста через реку Умбилус. Лишь иногда в понедельник утром он провожал отца, когда тот, вскинув на плечи вещевой мешок и пару ботинок, отправлялся в сторону Саламанги, взметая босыми ногами на дороге маленькие оранжевые облачка. Он шел с ним по оранжевой дороге мимо рощи красного дерева, потом мимо банановых деревьев и молодого соснового леска. Там, где начиналось болото, он обычно прощался с отцом и лишь раз или два проводил его до самой трассы, до того места, где густые заросли тензивы подступают почти к самому мосту. Мост оставался слева, а отец уходил направо — лесоразработки были на той стороне трассы, в нескольких километрах от Саламанги.
Однако Эрнесту считал, что знает о своей стране почти все. Он знал, что трасса, идущая от Саламанги, с одной стороны упирается в бухту, на берегу которой стоит самый прекрасный город в мире — Мапуту, столица республики, весь белый, голубой и зеленый, а с другой — чуть ли не утыкается в раскаленный золотистый песок океанского пляжа в Понте- де-Оро.
Он знал, что долгими десятилетиями, а может быть и столетиями в белых домах Мапуту жили белые люди, португальские колонизаторы, что они же наслаждались золотистыми пляжами Понте-де-Оро, а им, банту, коренным мозамбикцам — черным людям, — туда путь был заказан. Если хочешь жить в городе, ютись на его задворках в таких же деревенских хижинах, самодельных бараках, под жалкими навесами; а если хочешь купаться в Индийском океане, то ищи место подальше от Понте-де-Оро с его нежной бухтой, защищенной от акул коралловыми рифами.
Народная революция все изменила в его стране, и он, маленький негритенок банту, теперь также знал, что в белых домах Мапуту тоже живут черные люди, в Понте-де-Оро путь открыт всем, и там можно купаться любому банту, не боясь зубов акулы, а весь урожай кукурузы, сахарного тростника и чая, который выращивает его мать на клочке земли, отвоеванном у саванны, нынче принадлежит только его семье, и не надо везти часть его белому фермеру в Саламангу в уплату за землю.
Он никогда не был в Понте-де-Оро, но знал, что там кончается земля Мозамбика и начинается земля Южно-Африканской Республики, ЮАР, где черным нет входа в белые дома белых людей, в их школы и больницы, кинотеатры и рестораны, где черный человек не может играть в мяч с белым господином и его удел — делать лишь черную работу, уползая к вечеру на задворки белых городов.
От Понте-де-Оро лишь два километра до границы с ЮАР, и оттуда через джунгли и болота, от истоков реки Умбилус, через раскаленную саванну, где-то вдалеке перерезая эту оранжевую грунтовую дорогу, идущую в глубь страны днем и ночью, тайно минуя посты народной армии, идут в Мозамбик наемные юаровские банды, чтобы помешать новой жизни мозамбикского народа, вернуть в стране власть колонизаторам. Они взрывают нефтехранилища и убивают людей, пускают под откос поезда и отравляют питьевые источники. Эрнесту никогда не видел бандитов, но люто ненавидел их, потому что их ненавидели его отец и мать, жители их деревушки и проезжающие мимо шофера.
Жара немного спала, и стало легче, в такое время рыба обычно начинала трогать живца, но сегодня клев был плохой — то ли рыба одурела от неистовых солнечных лучей, то ли распугал ее какой-то крупный обитатель реки; понять было невозможно — непроницаема была оранжевая вода реки Умбилус, несущаяся вся в мелких водоворотах в сторону еле видного в дымке моста и дальше в сторону океана.
Эрнесту оглянулся кругом, чтобы убедиться, что все спокойно в мире, закрепил леску двумя большими голышами, передвинулся чуть повыше к прибрежным кустам и прилег на спину. Он смотрел в чуть поголубевшее после полудня небо и думал о том, как велик мир и сколько в нем интересных вещей: и далекие города, и океан, который он никогда не видел, и тягачи, и автоплатформы, и трасса, и мост через реку Умбилус, еле видимый издалека, через который везут лес с этой стороны в центр страны. Он лежал и думал еще о птицах, зверях и растениях, которые окружали его со всех сторон, и ему было очень интересно знать, о чем они думают, глядя на него, Эрнесту. А в том, что они думают о нем и имеют какие-то свои, неведомые ему мысли, маленький банту не сомневался ни минуты. Вот ведь совершенно ясно, что далекому орлу он безразличен, с леопардом они в неплохих отношениях и, кажется, понимают друг друга, а крокодил — его злейший враг. Он лежал и размышлял о многообразии мира, когда услышал почти над головой быстрый гортанный говор.
Переговаривались несколько мужчин, говорили они не по-португальски, как все пришлые в здешних местах, а на одном из наречий банту. Эрнесту перевернулся на живот, приподнял голову и увидел группу солдат, одетых в форму народной армии Мозамбика, которые подходили к берегу реки, выйдя, видимо, из леса. В руках у них были новенькие блестящие автоматы, но не такие, какие обычно видел Эрнесту у проходящих и проезжающих мимо солдат, а пузатые и с коротким дулом, каких он сроду не видел у здешних патрулей. Двое из солдат были без оружия. Они несли на плечах блестящие плоские зеленые коробки.
Эрнесту уже чуть было не поднялся и не побежал им навстречу — ведь не часто приходится так близко видеть бойцов народной армии, как вдруг один из солдат сказал, указывая в ту сторону, куда река несла свои быстрые воды:
— Вон он, этот проклятый мост, через час от него останутся одни обломки!
Солдаты спустились к реке, разделись по пояс и стали смывать с себя пот и грязь
