и смертельно опасное. Однако, благодаря полковнику Еременко, корпус успел вывернуться из под удара и вовремя начать отход.
Наши войска подошли к Алтуду вечером 22-го, и надо сказать, что очень вовремя, так как отряд Гойгова уже добивали. Джигиты Алиева были очень злы на тех, кто не пошел с ними, и как бешенные, стремясь перебить всех молодых волчат, не дававших им сделать то, что задумал их вожак, атаковали ребят Гойгова без остановок. Они загнали молодежь в несколько разрушенных зданий и уже праздновали победу, когда появились наши штурмовики, и положение дел резко изменилось. Теперь уже предатели оказались слабой стороной, и с большими потерями отступили в леса.
Подразделения корпуса, прихватив с собой всех, кто уцелел от отряда Гойгова, направились дальше по дороге на север, в сторону поселения Карагач, а на развалинах Алтуда, остался только наш батальон. Задача у нас простая, прикрывать тылы уходящих на территорию бывшего Ставропольского Края подразделений. Есть резонный вопрос, почему опять мы, и есть такой же ответ, мы самое профессиональное и наиболее мобильное подразделение во всем Кавказском корпусе. Ну, с одной стороны можно этим гордиться, а вот с другой, это означало, что нам придется рисковать своей шкурой гораздо больше, чем остальным солдатам. Нормальное положение дел и, наверное, так все и должно было быть.
У противника сил, конечно же, было несравненно больше, но так как не все горцы решили перейти на сторону врага, халифатцы и их подручники, были вынуждены заниматься не только нами. Разделившись на две части, все те дружины, которые еще подчинялись Совету Старейшин, продолжали оказывать захватчикам упорное сопротивление. Одна часть, сотни три бойцов, через горы и поселение Сармаково, уходила на Карачаевск, а другая, численностью в пару тысяч стволов, направилась на Моздок и все еще сопротивляющийся Грозный. Таким образом, в погоню за нашим славным корпусом, направилось всего десять тысяч вражеских солдат, и в основном это были гвардейцы из «Кодс».
Диспозиция, которую мы занимали в Алтуде, была отличной. Много развалин, густой лес, выросший на месте древнего аула, и одна дорога. Первый день мы продержались очень легко, патронов хватало, а в наличии имелось пятнадцать пулеметов. Кроме того, нам оставили приличные запасы противопехотных мин, которые были в обозе корпуса. Между прочим, большая часть этих мин, была отмечена клеймом фабрики купца Егора Черносвита из поселка Гвардейского. Ну, да не об этом сейчас, а о нашей эпической битве во время отступления частей корпуса в сторону ридной матери Кубани. По крайней мере, как эпическая и героическая, она вошла во все позднейшие описания этой войны, а сами мы в тот момент, никак не ощущали себя героями, а просто выполняли свою работу.
Второй день обороны Алтуда, дался нам гораздо тяжелей. Халифатцы, не смотря на разбитые дороги, ночной морозец, голод и отсутствие в достаточном количестве гужевого транспорта, смогли притянуть минометы, и естественно, сразу же стали нас обстреливать. Сколько боеприпасов они извели в тот день, мы не подсчитывали, факт, что много, а вот атак, было пять, и это точно. Раз за разом, после каждого артналета, «кодсы» мелкими группами шли в наступление и пытались закрепиться за развалины у дороги, но каждый раз, неся солидные потери, откатывались назад.
К ночи появились три гаубицы, старые, но все еще работающие и исправно стреляющие Д-30. Тяжелые чемоданы гаубичных снарядов начали перепахивать остатки аула, а мы, потеряв за этот день семерых бойцов и четыре пулемета, собирались начать отход. Еременко связался со штабом корпуса и узнал, что наши части, благополучно пройдя через Советское, все же достигли населенного пункта Карагач, пограничного поселения Горского Содружества. Раз так, значит и нам пора.
Привычно взвалив на плечи рюкзак, собрался уже покинуть руины некогда большого и просторного жилого дома, где мы отсиживались, когда совсем рядом со зданием взорвался очередной снаряд. И ладно бы, черт с ним со снарядом, но от сотрясения задрожало все строение, вернее его остатки, и крыло в котором мы находились, попросту обвалилось. Когда меня вынули из под кирпичей и кусков бетона, которые только чудом, не прибили меня, я огляделся и понял, что из всего старого состава нашей разведгруппы, уцелел только я. Под обвалом погибли трое, и все они были ветеранами, которые прослужили в батальоне дольше меня.
Они лежали рядком, все трое, пулеметчик Зырян, снайпер Туман и командир группы Гера. На лицах их застыла мертвенно-бледная маска, и выглядели они в этот миг, настолько спокойно, что так и хотелось сказать, что отмучались парни и что все их испытания уже давно позади. Был бы верующим, обязательно тогда молитву или что-то поминальное произнес, а так, все что смог, это закрыть их глаза, забрать медальоны-смертники и постараться запомнить их лица.
Вот Зырян, отличнейший пулеметчик, любитель девушек легкого поведения и постоянный залетчик. Рядом Туман, получивший такой позывной за умение на слух определять цель и мечтавший только о том, чтобы отказаться от своего СВД, сменить должность снайпера на разведчика и получить нормальный АКМ. И, конечно же, прапорщик Гера, бывший наш «замок», ставший в эту кампанию командиром группы, но так и не получивший офицерского чина.
— Прощайте, парни! — еле слышно прошептал я и, накинув на плечи лямки рюкзака, встал в общий строй батальона, который разделился на две части и стал уходить в лес.
После тяжелейшего ночного марш-броска вдоль дороги на север, утро мы встретили на развалинах Советского. Приняли от окопавшейся здесь роты штурмовиков позицию, пополнились боеприпасами, и принялись готовиться к новым боям. Здесь, сидя в обороне, на окраине бывшего поселка, впервые за все время службы, я стал курить. Не то, чтоб потребность была, а попросту вши заели, и единственное, чем от них можно было хоть как-то защититься, это интоксикацией организма никотином. Совсем уж, мелкие твари, ползающие по моему телу, не исчезли, но и донимать стали не так сильно, как в начале. Хотя, может быть, я попросту привык к ним.
Подошедшие к поселку воины Халифата, в этот раз нахрапом не полезли, а проведя ночь в чистом поле, попробовали с нами договориться. К окраине Советского выдвинулась группа всадников под белым флагом, и один из них, какой-то горбоносый мулат, закутанный в несколько одежд, с непонятным акцентом, начал выкрикивать:
— Воины Кубанской Конфедерации, уходите! Вам нечего здесь делать! Зачем вы защищаете тех, с кем не одно столетие враждовали? Возвращайтесь домой, и знайте, что наш возрожденный пророк Магомед не желает вам зла!
На некоторое время переговорщик замолчал, и ему ответил наш комбат, появившийся на позициях:
— Мы уйдем тогда, когда сами этого захотим. Вали в свою пустыню, чмо черномазое, и не сотрясай зря воздух! А что касается нашей вражды с горцами, то она наша, и другим в нее лезть не надо, сами разберемся. Разговор окончен!
Еременко опять исчез в блиндаже, оборудованном штурмовиками, а парламентер продолжил свои уговоры. С полчаса, обещая нам всяческие блага он разливался соловьем и, в конце концов, нам это надоело. Пулеметчик дал предупредительную очередь под ноги лошадей, и вся вражеская делегация незамедлительно испарилась.
Еще сутки стояла тишина, а потом, с самого утра, все завертелось по старому сценарию. Обстрел поселка, где мы закрепились, и атака. Халифатцы несут потери, вновь отходят назад, и снова обстрел. Сутки происходило данное действо и, когда южанам это надоело, они начали обходить нас по лесным чащобам. Делать было нечего, мы покинули поселок, и отошли по дороге на север.
