всякий случай удостовериться в правдивости своего наблюдения. Но тут обладатель плаща обернулся и та- а-ак внимательно посмотрел, что мальчишка резко нырнул вправо и затих во дворе. И не бандиты они вовсе, так, два неприятных верзилы. А ему что, а ему ничего.
Мэроу шёл бодро. Сон совсем покинул его и тело сразу наполнилось готовностью идти и идти. И не останавливаться. Он с жадностью во все глаза глядел на людей. И в глаза заглядывал, и лица изучал, ведь скоро они покинут деревню. Осталось только дойти до дома травницы. А впереди — дикая равнина.
Они дошли до площади. Маленькая деревенская площадь, хоть и выложенная камнем, такая же простая, как и всё здесь. Кругом добротные домишки с низкими крышами, кое-где из труб валил негустой дым.
А солнце в небе слабо светило через сырую пелену. Того и гляди могли наползти тучи.
— Но ведь приличная девка была, — женщина с белой смирной курицей в руках разговаривала со своей приятельницей, от удивления так и разинувшей рот. — Матери по дому помогала, за братьями малыми следила.
— И чего? — другая женщина с разинутым ртом сокрушительно выпучила глаза.
— Сбежала!
— Кулья?!
— Да Кулья, Кулья!
Вокруг деревенских сплетниц уже начала собираться любопытствующая толпа.
— А чего й то она? — тут же спросила подошедшая старушка с одним единственным острым зубом во рту.
— А не знает никто. Говорят, в последние недели всё у окна сидела, глядела куда-то, а не перед собой. Всё глядела, мать говорит, а двора не видела.
Кто-то грубо рассмеялся. Это уже к женщинам присоединился такой же беззубый старичок, с огромным поясом на тонкой рубашке:
— Что ж такого видела?
— А кто его знает, — вещала женщина со спокойной, порядочной курицей. — Потом, говорят, в степь уходить начала, травы собирать. Собирала всё собирала, а потом отцовскую одежду украла, под себя подшила. Еду в котомку и давай дёру ночью со двора!
— Врёшь!
— Ко-ко-ко! — Белая курочка затрепыхалась в руках хозяйки, точно негодуя от такой безнравственности.
— И ищи свищи теперь, — выдохнула рассказчица, не забыв важно надуть и без того круглые щеки.
— Что творится, а, что творится? — и старичок тяжело потёр рукой переносицу. — Раньше то что было? Порядочные все были. Отец-мать говорит: 'Из дома ни шагу'. И сидят, приданое прядут, миски стругают. И ведь занятие всем было, по вечерам собирались, стишки сочиняли, а с утра пораньше работать. Сватались потом, женились, детишек когда надо рожали. И всё было как у людей… — И старичок тяжело вздохнув, вызвав скупую слезу на морщинистых щеках старушки. — Не понимаю я. Девка ведь нормальной росла.
— Да кто ж их теперь поймёт…
— Безобразие…
— За косы и домой!
— Ты найди сперва!
— Собак спустить…
— Ага, травля и позор на всю деревню. Ой позор, лучше пусть пропадёт, чем возвращать теперь.
— И то правда.
Сплетницы перебивали одна другую, дружно ахали и тут же качали головами. Заслушавшийся было Мэроу уже готов был сделать очередной шаг. До конца площади оставалось всего ничего — как неожиданный свист заставил его резко повернуть голову. И тут же стрела вонзилась в деревянный столб у самого его уха. Несколько мгновений Мэроу просто смотрел на эту стрелу, затем перевёл взгляд в том направлении, откуда её должны были выпустить.
И увидел охотников — у каждого сокол на плече — и даже того из охотников, что вчера пьяным воспевал прелести своей любимой. Он то и стоял с луком.
— А ведь попал! — торжественно закричал охотник и тут же пошатнулся. — Попп-а-ал. — Уже громче загорланил он. — Кто говорил Острый Клык не попадёт?! Кто говорил, рука дрожит, коли в брюхе бочка хмельного?
— Дурак ты, Клык, дурак. — И раздосадованный Коговиц попытался усмирить разумным словом разбушевавшегося Острого Клыка. Но чем больше Коговиц говорил, тем больше тот распалялся.
— Меня не брать, меня отсыпаться?!
— Да уймись, уймись, говорю. — Вмешался Акнер. Надевший сегодня куда больше амулетов, чем накануне.
— Рука дрожит! Да вы посмотрите. А коли не верите, друзья дорогие, я вам повторю. — И с трудом державший в руках лук охотник быстро достал стрелу из колчана, так же быстро положил её на тетиву.
Мэроу живо пошёл вперёд. На равнодушном лице глаза горели, точно два угля в костре.
— Вам делать нечего?! — Выпалил он прежде чем успел подоспеть Лант. Острый Клык, до того продолжавший держать лук наготове, медленно опустил его, смотря в глаза охамевшему мальчишке.
— Клык не прав, не протрезвел. — Седой Лис сурово сдвинул тонкие брови. — Но и ты почёт старшим знай. Мы — охотники.
— И? — Мэроу напрягся.
— И? — Седой Лис подался вперёд и его тут же пропустили. Длинный лук за спиной, походная одежда, утеплённая безрукавка и сапоги до колен. Пояс с ножами разной длины и для разного предназначенные.
— Мы извиняемся за нашего брата, но смотри, не дерзи. Как бы не пришлось твоему спутнику извиняться за тебя.
— Что?! — Глаза загорелись ещё ярче. Видно было, как вдруг наползший гнев душит изнутри, как побелело и без того бледное лицо.
Но тут Лант стал перед Мэроу, не давая тому выпалить ещё что-нибудь неразумное.
— В следующий раз, следите за ним.
— И ты за своим.
— Что?! — Мэроу отодвинул Ланта, а Острый Клык отчего-то сделал шаг назад. Сделал и тут же разозлился на себя за это. А особенно на этого негодника, чуть ли не пускавшего дым ушами.
Лант взял Мэроу за локоть и попытался сдвинуть с места, но тот упорно стоял, с трудом сдерживаясь, что бы не высказаться.
Теперь уже сплетники начали наблюдать за ними. Одна пара глаз, другая, приостановились бегающие туда-сюда оборванные дети.
— Привлекаешь внимание, — Лант наклонился к самому уху Мэроу. — Нам нужно идти.
Ещё несколько мгновений Мэроу стоял на месте, обуздывая гнев, постепенно тело немного расслабилось.
— Пойдём.
Наблюдавший за всем Седой Лис грозно повёл бровью, другие охотники с неодобрением смотрели то на Мэроу, то на Острого Клыка.
— Я тебе сопляк дам, так просто уйти! — Вдруг закричал Клык. — Я тебе дам… — И замолк, так и не найдя, в чём бы упрекнуть мальчишку.
Все надолго замолчали.
— Проучить! — крикнул кто-то из толпы.
— Так ведь… — начал было кто-то, но его тут же заткнули.
— Не можем вас так просто отпустить, — заговорил Седой Лис. — Мы здесь люди уважаемые и честь свою, стало быть, должны отстоять.
— Вы извинились, мы извинились, — Лант поправил плащ. — На том и разойдёмся.
