вирианца и быстро побежал вперёд.
Всё ещё не веря, что так легко отделался, вирианец дрожащими пальцами поднял кинжал, с затуманенными глазами вытер пот со лба и быстрыми перебежками, от холма к холму, пустился в сторону Щучьего Ручья.
— Землерой! — последний донёсшийся до слуха возглас оповестил друзей, что опасность миновала. Первым выбрался Мэроу, прищуриваясь на яркое солнце, за ним последовал и Лант. Им предстоял ещё неблизкий путь, прежде чем впереди тёмной полосой обозначится Совиный лес или Лес Сов.
Но темнота застала их в середине пути. И потому пришлось останавливаться на ночлег в овраге, откуда не видно было разведённого костра. Там же устроили котелок над костром, раздобыв три длинных толстых палки с ближайшего дерева, и поставив одну против другой на приличном расстоянии от самого костра — дабы пламя до них не добралось. Третью палку горизонтально прикрепили к тем двум. Когда вода, набранная в ручье неподалёку, закипела — Лант кинул в котелок две картофелины, несколько раздобытых в степи кореньев, из чего вышла вполне сносная похлёбка. Правда, пить пришлось по очереди, так как денег на посуду и ложки не хватило с расчетом, что нужно было ещё платить за вход в город.
Таким образом, больше напившись, чем, наевшись картофельной жижи и корней — оба растянулись внутри оврага и принялись размышлять, что может ждать их впереди, каким окажется лес и, что самое интересное — город.
— Там, наверно, можно быть кем угодно, — протянул Мэроу мечтательно подперев голову рукой и чертя тонкой палкой круги на земле.
Рассмеявшись, Лант устало закрыл глаза, с трудом борясь с одолевавшей его дрёмой. Свинец сна уже разливался по телу, клоня голову и делая такими тяжёлыми веки.
— И кем хочешь быть ты?
— Не знаю, кем угодно, — не отрываясь от своего занятия произнёс в ответ Мэроу. Его лицо словно вытянулось, а круги на земле из ровных превратились в беспорядочные подобия себя прежних.
— Это не ответ, — сонно пробормотал Лант то ли говоря с другом, то ли отвечая на свои собственные мысли.
— А, по-моему, ответ. — Ещё одна изломанная линия, две точки и дуга под ними — ни дать ни взять улыбающаяся рожица.
— Как можно не знать, кем хочешь быть? Ты же знаешь кто ты, — юный маг перевернулся на бок, поворачиваясь спиной к Мэроу, язык его начинал заплетаться. — Я — маг… знаю, что делаю… что делать… кем буду… ты…
— Кто? — лениво спросил Мэроу, возвращая своим кругам правильность их круглости.
— Мэроу…
Лант подложил руку под голову и во сне натянул на себя плащ, он спал.
Не желая будить друга, Мэроу стёр бессмысленные рисунки и закрыл глаза, заставляя себя заснуть.
7
Совы и Тарелки
Долгие дни потянулись в густой лесной чаще с тех пор, как Лант и Мэроу ступили на выложенную камнем дорогу. Широкая, из светлого камня, местами проломленная тяжёлыми повозками и поросшая вьющимся разнотравьем, она являла собой памятник тех древних эпох — когда ещё в степи гордо возвышались башни и цитадели, а путники из Элама и Алфара часто наведывались в эти края. Но теперь путь был стар, некоторые камни так и крошились под ногами.
Дорога предстояла неблизкая. В лучшем случае предполагалось, они за месяц выберутся из леса, и к сентябрю всё же доберутся до Элама. Оставаться осенью в лесу никто не собирался, учитывая морозную осеннюю холодность ранними утрами. В долине порой не хватало и двух подбитых овчиной курток, чтобы согреться: тогда Заза или Луса заваривали чай, и каждый попивал медленно, сидя то ли у камина, то ли у очага. Тут же не приходилось рассчитывать ни на чай, ни на очаг, ни на крепкие стены от немилосердного холода.
Поэтому шли быстро, избегая участи задержаться здесь до октября, когда одежда и лёгкие плащи никак не согреют.
Вначале, шли дорогой, придерживаясь главного пути, высматривая одиноких путников или торговые караваны. Но путь пустовал и к концу третьего дня Лант, поделившись своими намерениями с Мэроу, стал углубляться в лесную чащу — где огромные древесные корни, словно оставленные кем-то в безуспешной попытке выкорчевать их из земли, торчали во все стороны, грубо прорезая землю. Уносившиеся ввысь широкие стволы, сплетались ветвями с ветками других деревьев, образуя сплошной покров над головами. И когда шёл дождь, лишь редкие капли долетали до земли. Солнце проникало в чащу лениво, не трудясь пробиваться через раскидистые нависшие над лесом кроны. Много попадалось на пути дубов: молодых и старых, высохших и полных соков, куда ни глянь — везде жёлуди, где зелёные, где старые, прошлогодние. Дремучий лес молчал, прислушиваясь к гостям, выжидал, чего же ожидать ему от них, мелких, живых. Его исполинские дети — деревья — лишь изредка позволяли себе вздохнуть, обыкновенно молчаливые, в вечном созерцании и предчувствии.
Часто на пути попадались сваленный деревья, чьи кроны прежде возвышались над землёй так высоко, что лютый ветер сломил их. Другие деревья умирали стоя, когда твёрдые грибы-наездники находили в их стволах трещины и присасывались, и живились соком.
Промышляли здесь и жуки-древесники, чьё войско могло свалить здоровое молодое дерево, а уже потом превратить его в труху. Одно из таких деревцев как раз и приглянулось Ланту во время его поисков. Обследовав ствол ещё крепкий, однако, уже местами очищенный от коры древесниками, он довольно обошёл его вдоль и поперёк, присел на корточки, гладя древесину, и довольно выпрямился. Тот великолепно подходил для того, чтобы послужить в будущем посудой.
Забрав дерево у жуков — к их великому неудовольствию — Лант отщепил ножом часть ствола и потащил её с собой. Теперь предстояло найти ручей и там остановится с работой. Так, таща за собой добычу, Лант вышагивал по лесу.
Но ручей так просто находиться не желал. До темноты они бродили, придерживаясь востока, в поисках источника воды, но так ничего и не отыскали. Ночевать пришлось там же, под кроной напыщенного дуба. Очистив место от желудей и поев, Мэроу и Лант быстро заснули, чтобы назавтра вновь возобновить поиски. Добытые пластины ствола лежали тут же, ожидая своего часа.
С первыми рассветными лучами, наскоро собравшись и перекусив, друзья двинулись вперёд. На этот раз ручей отыскался ближе к полудню, заслышав тихое журчание, Мэроу — до того изрядно поднадоевший Ланту издёвками над ним и тащившимся стволом — приблизился к воде и напился, после чего с удовольствием выплеснул воду на лицо. В то время как Лант уже увлечённо устроился на коленях, пытался расколоть дерево на нужные куски, что у него и получилось, после нескольких безуспешных усилий.
Пока друг возился, Мэроу наполнил их фляги и сел рядом, с интересом наблюдая за сосредоточенным Лантом и тем, как тот орудовал кинжалом, откалывая от дерева новые куски древесины.
— Нужны же нам тарелки, — не отрываясь от своего занятия, проговорил Лант, — мне уже надоело пока котёл достаточно остынет, чтобы можно было есть. Месяц мы с тобой так не продержимся, не говоря уже о двух. Вот, — после долгих стараний Лант вручил Мэроу несколько кусков дерева. — Это будут миски. — Он встряхнулся, приготовившись к долгой кропотливой работе.
За одну миску принялся Мэроу, другой занялся Лант, в результате чего обе получились ничуть на друг друга не похожие. Вырезали долго, загоняя скалки в пальцы и недовольно щурясь, вытирая пот со лба, и грозя мысленно своей работе всеми возможными карами. Остаток дня ушёл только на то, что на следующий день предстало начальными заготовками. Ещё один день ушёл, чтобы придать мискам более или менее опрятную форму. Миска Мэроу вышла продолговатой, не такой глубокой, как у Ланта. Ланта же получилась почти круглой, за вычетом нескольких огрехов. Довольные проделанными трудами и ободрённые, друзья вновь принялись за работу, выстругав кое-как из веток по ложке — длинной и короткой. И теперь тёмными вечерами, когда далеко ухал филин, каждый ел из своей тарелки со своей ложкой, любовно орудую результатом своих собственных трудов.
