Румянцев-Задунайский, Н.Г. Чернышев, Н.И. Салтыков, А.Р. Воронцов и другие). Она доводит до его сведения, что собирается «устранить сына своего от престола», ссылаясь на его «нрав и неспособность» и объявить наследником внука Александра. Какие-либо документальные данные об этом секретном заседании до нас не дошли, да скорее всего их и не было – слишком уж предмет щепетилен. О том, что там происходило, мы знаем из позднейших мемуарных показаний осведомленных современников. Так, по рассказу Д.П. Рунича, опиравшегося на свидетельство правителя дел канцелярии Совета И.А. Вейдемейера, большинство его членов были готовы поддержать Екатерину, но тут раздался голос графа В.П. Мусина-Пушкина, сказавшего, что «нрав и инстинкты наследника, когда он сделается императором, могут перемениться» – и этого оказалось достаточно, чтобы намерение Екатерины II было остановлено. Из воспоминаний А.С. Пишчевича, имевшего знакомства среди гатчинских офицеров, следует, что с возражениями выступил долгие годы приближенный к Екатерине II граф А.А. Безбородко – человек, несомненно, государственного ума, но и искуснейший царедворец. Он выдвинул гораздо более существенный в плане традиций общественного правосознания в России довод, представив, вопреки ее намерениям, «все худшие следствия такового предприятия для отечества, привыкшего почитать наследником с столь давних лет ее сына».
Несмотря на неудачу попыток Екатерины II официализировать свой династический план, она вовсе не отказалась от него и стала искать обходных путей уже в недрах царской семьи – с тем, чтобы добиться от самого Павла как бы добровольного отречения от престола. (О том, что Екатерина II старалась заставить Павла «добровольно» отказаться от трона, писал в своих мемуарах и М.А. Фонвизин со ссылкой на рассказы генерала Н.А. Татищева, близкого к императрице командира Преображенского полка.) Но Мария Федоровна наотрез от этого отказалась и тут же покинула Царское Село. Преданная мужу, не допускавшая и мысли о его соперничестве с сыном на династической почве, сама не лишенная надежды на свою прикосновенность в будущем к престолу, она сделала все возможное для их примирения и, видимо, договорилась с Александром о дальнейших действиях по отражению настойчивых домогательств императрицы.
Для Екатерины II заручиться согласием Александра на свой династический план было делом первостепенной важности – иначе вообще все ее хлопоты на этот счет теряли бы всякий смысл. Вскоре после женитьбы внука, в октябре 1793 г., императрица пыталась добиться содействия в столь щекотливом деле Ф. Лагарпа, памятуя о духовном влиянии, которое он имел на Александра, к тому же и отношение Павла к наставнику сына было достаточно напряженным. Лагарп, однако, вовсе не собирался разыгрывать отведенную ему роль и впутываться в скандальные отношения членов царской семьи. Во время беседы с Екатериной он держался крайне осмотрительно и не только не выполнил ее просьбы, но напротив, постарался, со своей стороны, помирить отца с сыном. Раздраженная Екатерина II в отместку отстранила Лагарпа от занятий с внуками, а затем летом 1795 г. способствовала отъезду его из России.
Теперь, в 1796 г., незадолго до смерти, она сама заводит с внуком разговор о своих намерениях на его счет. Разговор этот, в котором Екатерина II, понятно, всячески убеждает Александра дать согласие на объявление его престолонаследником, состоялся 16 сентября 1796 г. 24 сентября Александр пересылает бабке письмо – живой и непосредственный отклик на их беседу. В самых почтительных тонах благодарит он ее за «то доверие», каким она его удостоила, заверяет бабку, что чувствует «все значение оказанной милости», что ее «соображения», высказанные по главному предмету разговора, «как нельзя более справедливы» и т. д. Казалось бы, Александр выказал здесь полное согласие с предложением Екатерины. Было бы, однако, опрометчивым видеть в этом письме выражение его истинных мнений.
Всем своим воспитанием и уже сложившимся мировоззрением и политическими взглядами 19-летний великий князь был весьма далек от предназначенной ему Екатериной II участи и готовил себя к совсем другому поприщу. Пройдя «школу» Лагарпа, усвоив просветительские идеалы и освободительный пафос Французской революции, настроенный почти по-республикански, Александр в эти молодые годы критически оценивал русские общественные порядки, испытывая острую неудовлетворенность своим положением при дворе и нежелание когда-либо царствовать. Сокровенными своими размышлениями он делился в 1796–1797 гг. с немногими самыми доверенными людьми. Так, в письмах к Лагарпу (февраль) и В.П. Кочубею (май 1796 г.) он подвергает уничтожающей критике управление Екатериной II государством, злоупотребления и пороки администрации, придворные нравы, фаворитизм и признается в намерении отречься в будущем от престола и «жить спокойно частным человеком».
При таком складе мыслей и чувств Александра ни о каком согласии его с династическими планами Екатерины II не могло быть, конечно, и речи. Привыкнув с детских лет балансировать между интересами Екатерины II и Павла, избегать ссор и раздоров, скрывать свои подлинные намерения, Александр и в данном случае проявил столь свойственные ему уклончивость и лицемерие. Дело не только в том, что сам он мечтал лишь об уединенной жизни «частного человека», но и в том, что, независимо от того, он ни в коей мере не собирался выступать в роли узурпатора отцовских прав на престол. В доверительном разговоре с фрейлиной своей жены Р.С. Эделинг, Александр произнес тогда примечательные слова: «Если верно, что хотят посягнуть на права отца моего, то я сумею уклониться от такой несправедливости. Мы с женой спасемся в Америку, будем там свободны и счастливы, и про нас больше не услышат».
Поначалу от Екатерины II укрылось, видимо, что примерно в одно время со словесными заверениями Александра о согласии с ее династическими планами началось его сближение с отцом. Посредником в их примирении был, в частности, бывший воспитатель Александра А.Я. Протасов, который столь много в этом преуспел, что Павел и Мария Федоровна благодарили его за то, что «возвратил им сына». Знаменательно, что именно в то время, дабы отклонить Павла от подозрений в свой адрес, Александр несколько раз именует его в официальных обращениях «императорским величеством». Такой же титул он применяет к Павлу и в письмах А.А. Аракчееву, в том числе и в письме от 23 сентября 1796 г., то есть накануне того дня, которым датировано «согласительное» письмо Александра к Екатерине II. Тем самым он давал понять, что признает отца императором еще при жизни бабки.
Без сомнения, Александр знал об ее династических планах еще задолго до того, как она вступила с ним в переговоры, знал он, разумеется, и о давлении императрицы на мать с целью добиться отречения Павла и, скорее всего, обговорил с ней и то, как будет себя вести в контактах с бабкой. Очевидно, и его письмо к ней от 24 сентября 1796 г. было написано с ведома матери. Не лишено оснований и предположение о том, что о своих разговорах с Екатериной II Александр оповестил и самого Павла, который мог втайне привести сына к присяге себе как императору.
Мы проследили, таким образом, ход продвижения Екатериной II своего замысла вплоть до конца сентября 1796 г. – на этом сколь-нибудь достоверные данные на сей счет обрываются.
Правда, как можно судить по некоторым мемуарным показаниям современников, в последние месяцы и даже недели жизни императрицы по Петербургу стали вдруг расходиться слухи о ее манифесте – своего рода завещании, которым и предусматривалось лишение прав на престол цесаревича Павла и объявление наследником внука Александра, причем, по этим слухам, манифест, чуть ли уже не подписанный, будет обнародован 24 ноября – в день тезоименитства Екатерины II или – самое позднее – 1 января 1797 г.
Вопрос об этом манифесте не раз привлекал к себе внимание в исторической
