свободолюбец, осторожный реформатор вдруг почувствовал реальное дыхание свободы, которое исходило от народной массы. И этого было вполне достаточно для того, чтобы мрачно задуматься над собственными либеральными движениями.
Опасность «справа» грозила личной гибелью, опасность же «слева» ставила под вопрос всю систему, которая взрастила Александра и которой он верно служил всю свою жизнь, желая лишь привести ее хотя бы в какое-то соответствие с быстро меняющимися временами.
Думаю, что только этим можно объяснить появление в начале 20-х гг. ряда указов, которые вновь развязали произвол помещиков в отношении крестьян, позволяли ссылать их «за предерзостные поступки» в Сибирь, запретили им жаловаться на помещиков. Одновременно усилилась цензура, гонения на печать. Причем преследованиям подвергались те органы печати, которые пытались пропагандировать конституционные проекты самого Александра I. В Петербургском и Казанском учебных округах зверствовали Рунич и Магницкий, дух Аракчеева мрачно повис над Россией.
Не произведя на свет ничего путного, Александру пришлось под давлением дворянства и страхом личной гибели, под страхом народных выступлений быстро сворачивать свои либеральные программы. Все это он с горечью видел, понимал и не мог не испытывать глубокого разочарования. «Когда подумаю, как мало еще сделано внутри государства, то эта мысль ложится мне на сердце, как десятипудовая гиря; от этого устаю», – говорил он одному из своих собеседников в 1624 году, за год до смерти.
Кризисные явления нарастали во всех общественных сферах России: в экономике, финансовом деле, управлении. То, о чем писал правдиво и резко Н.М. Карамзин в своей «Записке о древней и новой России» еще в 1811 г. и что стало причиной недовольства Александра историком, теперь, в начале 20-х гг., обнажилось с ужасающей ясностью.
Один из сенаторов, получив в 1825 г. известие о смерти Александра, записал в своем дневнике следующие слова, которые как бы обобщили существующее положение вещей: «Проследив все события этого царствования, что мы видим? Полное расстройство внутреннего управления, утрата Россией ее влияния в сфере международных сношений… Исаакиевская церковь в ее теперешнем разрушенном состоянии[27] представляет точное подобие правительства: ее разрушили, намереваясь на старом основании воздвигнуть новый храм из массы нового материала… это потребовало огромных затрат, но постройку пришлось приостановить, когда почувствовали, как опасно воздвигать здание, не имея строго выработанного плана. Точно также идут и государственные дела: нет определенного плана, все делается в виде опыта, на пробу, все блуждают впотьмах».
Наряду с общими неурядицами и тупиками в общественной жизни Александр столкнулся и с личными потрясениями и драмами. Уже после войны он неоднократно признавался, что нашествие французов и пожар Москвы потрясли его воображение, поставили перед ним внутренний вопрос: а не являются ли эти ужасы карой Всевышнего за тот грех, который лежал на его совести в связи с гибелью отца?
Начинается постепенный поворот Александра к религиозности, позднее – к мистицизму, появляется конверт с молитвами, который он постоянно носит при себе. Александр все чаще проводит время в беседах с европейскими и русскими «пророками» и «пророчицами», берет под свое покровительство Русское Библейское общество, сближается с его председателем князем А.Н. Голицыным, которого он впоследствии ставит во главе Министерства духовных дел и народного просвещения, послушно внимает душеспасительным беседам религиозного фанатика архимандрита новгородского Юрьевского монастыря Фотия.
В этом уходе в религию Александр ищет успокоения от того душевного разлада, который нарастает в его душе как в связи с общественными потрясениями и тупиками, так и в связи с крепнущим голосом совести, осуждающим его за отцеубийство. Характерно его признание, высказанное в 1816 г. графине С.И. Сологуб: «Призывая к себе на помощь религию, я приобрел то спокойствие, тот мир душевный, который не променяю ни на какие блаженства здешнего мира!»
В декабре 1818 г. после простуды и рожистого воспаления скончалась в совсем еще молодом возрасте любимая сестра Александра I и его близкий друг королева Вюртембергская Екатерина Павловна. Ее смерть буквально потрясла императора. Затем одно за другим с небольшими промежутками следуют страшный пожар в его царскосельском дворце и печально знаменитое ноябрьское, 1824 года, наводнение в Петербурге, которое проходило при сильном морозе и унесло много жизней.
А незадолго до этого Александр пережил еще один личный удар: в возрасте шестнадцати лет совершенно неожиданно скончалась его любимая дочь от фаворитки М.А. Нарышкиной Софья, его единственный остававшийся в живых ребенок. Поистине рок преследовал Александра и как государственного деятеля, и как человека.
А тут еще прошел слух, что не все чисто обстояло с историей рождения его отца Павла I, что он не то сам был подменен чуть не в колыбели, не то являлся двойняшкой и его кровный брат был в малолетстве увезен в неведомые края и теперь обретается в Сибири в облике некоего Афанасия Петровича, который выдавал себя за родного дядю царя. Дело это в Петербурге вел сам Аракчеев. Есть свидетельство о том, что в 1822– 1823 гг. на ночные допросы к царю привозили из Петропавловской крепости какого-то старика. Все это также не могло не наложить печать на общее состояние Александра.
В последние годы он становился все мрачнее, все чаще уединялся, все чаще старался уехать то за границу, то в дальние края России, словно бежал от самого себя. Возможно, в этих его долгих разъездах давал себя знать и страх перед возможным покушением, тем более что сведения о создании тайных обществ с намерением убить царя и истребить царскую фамилию периодически оседали в кабинете императора. Возможно, Александр испытывал безотчетную вину перед народом, который так и не получил от него вожделенной свободы, отсюда его стремление дойти во время своих путешествий по стране до каждого слоя общества, увидеть воочию, как живут крестьяне, казаки, военные поселенцы, жители степи, рабочие рудников и даже арестанты.
Впервые о нежелании занять трон Александр, как мы помним, заговорил задолго до смерти и Екатерины и Павла. Но будем считать, что тогда им руководил страх перед отцом, которого Екатерина собиралась лишить престола в пользу внука Александра.
Однако для Александра вопрос этот не был исчерпан. Идея отказаться от власти, отречься от престола преследовала его всю жизнь, но особенно с того времени, когда, встав на престол через труп отца, он в полной мере вкусил, что такое власть, каких она требует жертв от человека, какие жестокие предъявляет к нему требования – и конечно, не в смысле выполнения своего долга перед народом, отечеством, как это обязана декларировать любая власть, а в том самом сокровенном, тайном понимании, которое и составляет смысл ее существования: защита интересов своего класса, сословия, клана, умение любыми путями сохранить власть за собой, подавить противников, создать когорту сторонников, подчинить интересы общественные интересам личным и сделать это так, чтобы все выглядело совсем наоборот, искусство тонко лавировать и цинично обманывать, притворяться и жестоко карать, обладать многими другими качествами этой власти, которые и позволяют человеку власти год за годом вкушать ее сладкую и такую страшную пишу.
Я уже говорил о том, что с юного возраста в характере Александра были такие черты, которые ставили его в особое в отношении власти положение. И хотя ее дурман успешно
