И на 18 апреля он устроил последние смотрины. В этот раз увидел он и Беляеву, что привезли только накануне, и не мог не признать за ней достоинств будущей царицы.
— Их и взять на верх. Авдотью Беляеву да Наталью Нарышкину, — решил царь, — а остальные и по домам ехать могут.
Смотрины кончились.
Выбранными остались только две, и никто не знал окончательного решения царя.
— Теперь во дворце страх что идет, — смеясь, говорил на другой день Петр, когда после трапезы мужчины сидели еще за вином.
— Жихарев-то этот уже у Милославских в руках, — сказал князь Куракин, — в силу войдет!
— Коли Авдотья в царицы выйдет!
— Красива! — сказал Петр.
Теряев мотнул головою.
— Зато за Натальей стоит Артамон Сергеевич. Не захочет царь его обидеть!
— Всем тогда погибель будет! — мрачно сказал Терентий.
— Это почему?
Терентий метнул вспыхнувшим взором на всех и угрюмо сказал:
— Потому что и теперь поганства у нас много, а тогда вовсе опоганимся. Слышь, у него комедии на дому строят, скоморохами дом полон, а церковь немцами (тьфу!) списана! Сам-то на выкресте женат, на Гамильтонше… Знаем, куда гнет слуга антихриста!
Князь Теряев замахал руками.
— Цыц! Замолчи, глупый ты человек! Ах, голова неразумная! Ты знаешь, как нонче царь таких речей не жалует.
Петр укоризненно взглянул на брата.
— Неразумное говоришь, Терентий! В землях заморских лучше нашего живут, и нет греха взять у них хорошего!
— Ради отречения от Христа! Вот-вот, — почти закричал Терентий, — все вы скоро души дьяволу продадите!
— Очнись, Терентий! — закричал отец.
— Давно очнуться надо, да силы нет! — горько ответил Терентий и вышел из горницы.
— Порченый! — скорбно произнес князь Теряев.
Князь Куракин сочувственно взглянул на него.
— Все Морозова строит! — сказал он. — У себя монастырь завела, Аввакумова послушница! Всюду мутит только!
В эту минуту в горницу вошел Кряж и обратился к Петру:
— Государь, за тобой от царя засыл. На верх зовет!
Петр быстро вышел из-за стола, переоделся и в тот же час скакал во дворец. Царь ждал его в своем покое для дел. Он был мрачен.
— Вот, — заговорил он гневно, ударяя рукою по столу, на котором лежали какие-то исписанные листы, — началось уже! На тебе! Вот два подметных письма, Хитрово мне их подал. Нашли в сенях, а другое на сенных дверях в шатерной палате. И такие ли письма скаредные да похабные! И на мою честь, и на память жены упокойницы! Господи, зла сколько в людях этих!
Царь помолчал, а потом поднял голову и сказал:
— Вот для чего звал тебя. Возьми сейчас боярина Хитрово да Шереметева, и идите к этому Жихареву, дядьке Авдотьи, сыск у него сделайте, а потом в приказ возьмите. Не иначе, думаю, как он эти письма писал! Потом мне скажешь!
Петр поклонился и тотчас пошел искать бояр, чтобы ехать с ними по душу Жихарева.
«Истинно, что началось, — думал он, — однако и корысть немалая: с царем породниться. Ну да ин! Сами себе яму вырыли! Теперь Милославским уж не подняться. Я постою за Артамона Сергеевича!» — и он даже засмеялся от предвкушения победы над Милославскими.
Началось страшное сыскное дело. У бедняги Жихарева при обыске ко всему нашли травы и стали его пытать и мучить на все лады, доискиваясь правды о письмах и о зельях.
Жихарев оговорил рейтара Вологжанина. Тот указал на Смолянина с племянником.
Все от писем отказались, а передавали речи Жихарева, будто его племянница на верх взята «и тем похвалялся много».
Захватили заодно двух писцов приказных, доктора Данило, жида, и без счета холопов. Царь следил за ходом дела и был мрачнее ночи.
Петр не выходил из застенка, чуть не через час донося царю о новых и новых показаниях.
