Часть стрельцов поддержала гулящего.
– И вы?.. – полный удивлённого негодования, крикнул Черемной и, сорвав с себя бердыш, бросил его под ноги товарищам. – А коль вы ныне не стрельцы, а разбойные, – прощения просим!
Смущённые стрельцы подняли с земли бердыш и молча отдали Черемному.
– То-то ж! – уже весело рассмеялся Черемной и как ни в чём не бывало продолжал допрос.
Ян упрямо стоял на своём, валялся в ногах, целовал полы стрелецких кафтанов, плакал и клялся, что не знает, куда бежал Гаден.
Его отправили в Кремль, в застенок, для пыток…
Подземными, перепутанными, как лесные тропинки, ходами пришла к застенку царевна Марья. Её сопровождали карлица-дурка и дородная боярыня-мамка.
– То-то сейчас царевнушка распотешится! – подпрыгнула на одной ноге дурка и заглянула в щель, нарочито проделанную в стене, – То-то забавушка будет!
Марья оттолкнула карлицу и припала глазом к щели. Боярыня, стоявшая за спиною царевны, тщетно извивалась угрём, чтобы тоже что-нибудь разглядеть. Дурка развалилась беспечно на промозглой земле и насвистывала, подражая щеглу.
В полдень Фомка приволок в Кремль сына Гадена, стольника Михаила. Позади, немного хмельная и оттого ещё более привлекательная, чуть наглая, сорвиголова, как величали её стрельцы, вышагивала Родимица.
С того часа, как Фомка побывал в светлице Софьи, постельница неотступно ходила по его следам, ни на малое мгновение не оставляя его одного.
Государственность, свары вельмож, любовь царевны были ей уже нипочём. Одна мысль владела ею: уйти с Фомкою куда глаза глядят из Кремля, подальше от Софьи. Черемной побежал навстречу племяннику:
– Кого Бог послал? Не медведя ли?
– Кой там медведь! В лесу медведь, в руках же у меня пигалица! – передёрнул Фомка плечами и плюнул Михаилу в лицо.
Кузьма поддел носком сапога под спину стольника и приподнял его с земли.
– Здорово, чародейное семя! А не обскажешь ли, куда родителя подевал?
Михаил стёр рукавом с изодранного лица плевок и тупо уставился на Черемного.
– Обскажу! Уважу! – заскрежетал он зубами. – Токмо допрежь ты мне обскажи, кто тебя породил: человек ли, а либо сука?
Кузьма опешил.
– А коли от человека, – с накипающей злобой продолжал стольник, – да ещё от православного, кою веру почитаешь данную Господом на любовь великую к людям, то пошто грех на душу берёшь непрощёный? Пошто неволишь сына в иудину образину облечься и отца безвинного на крёстную кончину отдать?
Потрясённые словами пленника, стрельцы уже готовы были отпустить его, но стольник сам себя погубил неожиданно вырвавшейся из его уст площадною, богохульною бранью.
– На, бери! – сорвал он с себя крест – Потчуйся, людоед, телом Христовым!..
Взметнулись копья. Без стона, поражённый в грудь, пал стольник. Стрельцы бросились в застенок и выволокли оттуда Гутменша с женой.
– Бог мне сведок! Не ведаю, где лекарь! – перекрестился Ян.
– Врёшь, басурман! Всё ведаешь! Врёшь! Не ты ли подсоблял готовить отраву для царя?!
Яна подбросили высоко в воздух и подхватили на ощетинившиеся копья.
Поутру был казнён пойманный в Немецкой слободе лекарь Гаден.
Наталья Кирилловна в ужасе прислушивалась к приближавшемуся топоту ног.
– Идут! Лиходеи!
Пётр, по привычке, нырнул под кровать и затаил дыхание. В терем, словно безумная, ворвалась царевна Софья.
– Погибель! – обняла она Наталью Кирилловну и зарыдала. – Проведали смутьяны, что Иван схоронен у тебя.
Марфа Матвеевна до крови стиснула зубы, но промолчала, не смея выдать Софью.
Дубовая дверь затрещала, готовая расколоться в щепы под ударами стрелецких кулаков.
Наталья Кирилловна попятилась к красному углу, но споткнулась о ноги духовника, приютившегося под кроватью подле государя, и рухнула на пол.
Под напором мятежников дверь не выдержала и сорвалась с петель.
Черемной стал лицом к лицу с Марфой Матвеевной.
– Отдай Ивана!
