возвести этого бродягу на трон. Ускользнёт Курляндия…
Вмиг ощутил седло под собой, саблю в руке. Остановить, пресечь наглое воровство. Видит Неразлучный… Голосом подтверждает волю свою.
– Эй, герцог, почём пирожки в Курляндии?
Со смехом, за чаркой дал деньги – поднести деликатно Августу, получить поддержку. Данилыч со смехом благодарил. Демарш отчаянный, на авось. Не вышло тогда…
Но милостива судьба, новый шанс подарила. Теперь заручиться приказом царицы – и действовать.
Екатерина лениво щипала бисквит, кормила двух рыжих щенков, резвившихся на кровати. Медленно вытерла пальцы. Читала письмо медленно, фраза «он мне не противен» рассердила её – лицемерка Анна. Потом, надломив брови, отрезала:
– Морица нельзя.
– Того и ждал от тебя. Я, если велишь…
– А Фердинанд где?
– Должно, в Данциге. Где ему быть? Поди, дряхлый сильно, оттого и занадобился Мориц.
Кивнула, разумеет, сколь сложно с Курляндией. Не хватало ещё, чтобы Фердинанд, унаследовавший трон и тотчас отрёкшийся, внезапно вернулся в Митаву. Юрод безумный, вызыватель духов… С него станется.
– Бароны, матушка, в страхе. Умрёт он – Польша себе закогтит земельку. Как выморочную… Статья есть на сей счёт в трактате каком-то. А бароны вольность берегут, и Мориц, я так сужу, с ними заодно. Сын с отцом, что кошка с собакой. Хорош папаша, пустил мальчишку без гроша по свету.
– Содом и Гоморра.
– Истинно, матушка, – отозвался князь, не вдумываясь – Так если повелишь, я мигом. Драгун своих возьму.
– Драгун?
– Одному, что ли? Фельдмаршалу эскорт подобает. Да я для престижа только…
– Ты грубый, Александр. Гр-рубый человек-к. Это не Россия. Остермана пошлю.
– Больной он, не поедет, матушка! – И Данилыч, похолодев от ужаса, опустился на колени. – Вспомни! Воля государя… Богом заклинаю, позволь исполнить!
Смягчилась.
Распили бутылку венгерского – за исполнение желаний. Помог составить ответ Анне: весьма огорчила своим решением. Племяннице Петра негоже венчаться с господином, рождённым незаконно. Честь династии от сего пострадает. Важнее то, что через Морица – пускай он внебрачный и в ссоре с отцом – Август заимеет в Курляндии некий авантаж. Но об этом не с Анной толковать. Верховный совет, созванный на другой же день, рассмотрел казус обстоятельно. Да, вмешаться немедля, отвадить жениха. Кого предложить баронам? Екатерина сказала властно – светлейшего князя Меншикова. В запасе, на худой конец, ещё два кандидат – сын князя-епископа Любекского и любой из принцев Гессен-Гамбургских, состоящих на русской службе. Возражений не было.
Записано – ехать князю «будто ради смотру полков во осторожность от английской и датской эскадр, обретающихся в Балтийском море».
Между тем на Васильевском у хором его заголосил, залязгал сталью, распелся фанфарами, дудками военный лагерь. Драгуны чистили коней, оружие. Начищенные пуговицы, офицерские нагрудные медяшки полыхали свежо, дерзко. Княгиня Дарья зажгла все лампады в доме.
– Матерь Пречистая, неужто война?! Да куда тебе, старику! Ой, застрелят британцы!
Варвара насмешничала.
– Скок да обратно на порог. Вот схватит подагра…
– Дуры, – ворчал Данилыч, – накаркаете мне…
Запирался с адъютантом. Дал ему письма к разным лицам, деньги, подарки.
– У меня нет отца, – говорил Мориц о себе. – Я всем обязан матери и вот этой шпаге.
Черты Авроры фон Кенигсмарк, знаменитой красавицы, угадывались в нём. Выросший в изгнании, он был приучен к лишениям. Графиня говорила на шести языках, играла на клавесине, публиковала стихи. От неё он унаследовал любовь к музыке, к театру, иногда – на бивуаке – брался за перо.
Отпрыск Августа, прозванного Сильным и не отличавшегося воинским талантом и храбростью, Мориц эти качества выработал сам. Двенадцати лет он в строю, офицер- практикант, четырнадцатилетним участвовал в штурме Риги, затем сражался в Померании. Начальники хвалили его, но отец был равнодушен, награды обходили юного воина. Озлобленный, он бросил саксонскую армию. Подобно многим обездоленным, предлагал свою шпагу тому, кто склонен купить. Вступил в другую войну – во Фландрии, под знаменем Франции. В первых же стычках был замечен, повышен в чине и… проклят отцом.
Август бесновался. Сердобольные придворные подливали масла в огонь.
– Объявить вне закона… Повесить…
За голову изменника обещана мзда. Удар в спину угрожал Морицу. Он ловок, удачлив – на поле боя и в играх амурных. Людовик XV поручил ему полк мушкетёров, подарил огромный, окружённый парком, угодьями замок Шамбор.
Он мог бы написать роман о себе – приключения отважных кондотьеров, героев века, читали взахлёб. Нет, из-под пера выходили военные трактаты и наставления. Солдаты любили Морица, спесивые, бездарные вельможи ненавидели.
– Я скорее пожертвую генералом, чем гренадером, – говорил он в светской гостиной умышленно громко.
Ему не исполнилось и тридцати, когда он стал маршалом Франции. Клинок запродан, но мысль независима.
«Небольшая кучка богатых и жадных до наслаждений бездельников благоденствует за счёт массы бедняков, которые могут существовать лишь постольку, поскольку обеспечивают господам всё новые наслаждения… Разве с такими нравами римляне покорили весь мир?»
Вот куда уносит мечта – в античную древность! Отрада Морица – театр. Волшебство Мельпомены оживляет героев былого, саксонец стойко высиживал пятичасовые спектакли, неистово аплодировал. С конфетами, цветами сквозь толпу воздыхателей пробивался к Адриенне Лекуврер[368] – царице парижской сцены.
Родной дом обрёл Мориц у неё, в квартале Марэ – безалаберном, бессонном, где рядом с философом, композитором проживал шарманщик, фигляр, уличный шансонье. Дочь бедного шляпника рано сдружилась с книгой, читаны и перечитаны повествования Даниэля о Кромвеле, победителе монархии, аббата Верто о Густаве Вазе, который избавил Швецию от захватчиков и принял власть из рук народа.
Бравый, грубоватый с виду военный духовно сродни этим людям высокого мужества, благородных помыслов. Потому и пленил её… Конечно, он не создан для безмятежного семейного счастья. Да и смеет ли она – актриса – мечтать о брачном союзе с шевалье королевской крови!
– Я здесь чужой… Отец опозорил меня, но он раскается. Клянусь, я сумею отстоять свою честь.
Однажды он получил письмо, прочёл несколько раз, потом сжёг и сказал оживлённо:
– Кому-то я нужен…
