– Про это не поминала. Я спросил – угодно светлейшей герцогине принять его светлость князя? Нет, говорит, незачем ему беспокоиться, я сама к нему еду. Завтра же… С тем меня и отослала.
Что ж, добро пожаловать…
Погода испортилась, всю ночь барабанил дождь. Дороги размыло, шестёрка коней целый день волокла по ухабам, по лужам тяжёлую карету. Данилыч, услышав трубу форейтора, спустился с крыльца и подивился – к чему сей парад? Комья грязи облепили герцогский герб, золочёную сбрую.
– Гряди, гряди, голубица! Для милого дружка семь вёрст не околица. Верно?
Шутить не настроена. Сошла, не коснувшись поданной руки, следом выскочили два пажа, два румяных херувима в красных кафтанцах, понесли шлейф.
– Голодная небось. Битте! Через порок да за пирог…
– Премного благодарна.
Скорым шагом прошла в гостиную, села. Тяжёлая неприязнь в лице.
– Провещись, касатушка!
Нет, напрасны усилия исторгнуть хотя бы намёк на улыбку. Чужеземная гостья явилась, немецкая герцогиня. Забудь, что нянчил её, малолетнюю, шлёпал по мягкому месту, уча уму- разуму. Что неделями пила и ела у тебя, докучала болтовнёй пьяной, капризами да несносной стрельбой.
– Я в надежде была на вашу светлость. Писала вам… Видать, обманулась. Милости ждать от вас…
Голос её дрогнул.
– Дурости ты от меня хочешь, – отрезал князь. – Я нашей державе не враг.
– Я, что ли, враждебна?
– А ты рассуди, кому Курляндию даришь? Законный твой Мориц, незаконный – это пустое… Кровь Августа. Сын ему не дорог, так Курляндия, кусок-то жирный. Неужели толковать тебе надо, пресветлая? Великий государь определил – быть сей земле в империи Российской. Ты не полячка, не немка. Дочь царя Ивана…
При последних словах Анна надменно вздёрнула голоду, быстрыми, нервными движениями подобрала платье, будто собиралась встать и уйти.
– Не чаю я… не чаю худого от короля Августа… Он нам завсегда приятен.
– Приятность в амурах бывает.
Дёрнулась как от ожога.
– Кушать изволишь?
– Утруждать вашу светлость не смею. У меня тут свой кухмистер в Риге.
– Твоя воля…
– Хоть в этом вольна. Горек мне твой хлеб.
– Напрасно. Я зла на тебя не имею. А Морица мы не допустим. Мало ли что выбран… Митава Санкт-Петербургу не указ… Интерес короны нашей…
– Твой интерес, твой! – выдохнула Анна глухо, с ненавистью.
И полилось… Известно, куда метит его светлость, всей Митаве известно, да не бывать тому. Трясёт он толстым кошельком, думает – соблазнил, продадут бароны свою вольность. Не купит и не запугает, хоть сто тысяч войска приведёт. Фердинанд своё слово скажет, и другие суверены вступятся, не дадут в обиду Курляндию.
Решительно встала. Князь проводил до экипажа молча, вернулся к столу, к остывшему фазану.
– Пропали мы, – сказал он, криво усмехаясь, Горохову – Герцогиня нам войну объявила.
Однако надо отписать Екатерине. Любопытствует ведь самодержица. Признаться, что поругались? Скажет – худой он дипломат, худое начало миссии. Огорчится царица. Разумнее успокаивать её и вельмож, реляции слать утешительные, дабы не вмешивались.
Мол, убедил Анну. Согласилась – только светлейший князь сумеет защитить её права на угодья и деревни, если же другой кто сядет на трон, «то она не может знать, ласково ль поступать с ней будет».
Горохов под диктовку господина своего записал и тотчас с курьером отправил.
Проворный Горошек всё припас для выезда – парадная карета князя обновлена, начищена, смазана, из губернаторских лошадей отобрана шестёрка резвых буланых красавцев.
Глазей, Курляндия!
Четыре часа с лишком колыхалась за оконцем зелёная равнина. Окроплённая дождём, она празднично искрилась, как только сквозь пелену облаков проливалось солнце. Наконец за гребнем леса поднялся митавский донжон – главная башня замка-крепости, заложенного ещё первыми Кетлерами. Узкие прорези окон в серой, обглоданной временем каменной толще щурились высокомерно. Услышать оттуда музыку в честь своей особы светлейший не чаял. Блеснула река. Часовые на мосту – в шлемах и латах по старой моде – оторопело впустили незваного, неведомого вельможу и сопровождающих – эскадрон драгун.
Строения города – невысокие, скромнее рижских – подступали к стенам древнего оплота, огибали его. Вползали выше по склону и расступались, давая место обширному парку. Экипаж повернул, покатил по береговому настилу, ветви плакучей ивы хлестнули по верху.
– Приехали, батя!
Дом двухэтажный, кирпичный, с садом, снят у купца за немалый куш – скупиться князь не велел, важен престиж. Драгунам отведена казарма. По брачному договору Анны с безвременно почившим Фридрихом Курляндия состоит с Россией в военном союзе – войску, стало быть, доступ свободный.
Передохнуть бы с дороги, да некогда. Слуги ещё потрошили чемоданы, разносили по покоям вещи, а Данилыч уже расположился в кабинете купца. Повесил икону, парсуны Петра и царицы, взял книгу из шкафа, наудачу раскрыл. Мог не спешить. Горохов ввёл Бестужева[370] – посла России.
Отвесив поклон – нарочито усердный, как показалось светлейшему, – он скользнул взглядом по книге, и губы его задрожали, сдерживая улыбку. Ловок сорокалетний бонвиван, при разных дворах возрос, извертелся. Неприятен надушённый франт, боярский отродыш. Вся фамилия – завистники, злопыхатели.
– Садитесь, – сказал князь сухо – Государыня гневается. Скверно тут…
Потом попенял – прискорбно, что посол не помешал избранию Морица. Урон ведь нанесён державе. Дипломат, печалясь в унисон, клялся – ничего он не мог поделать с баронами, просил отложить ландтаг, чтобы запросить Петербург, – отказались.
– По высочайшему рескрипту, милостивый государь, вы подчиняетесь мне. Внушите им… Пускай соберутся ещё, пускай наше мнение послушают, без этого я отсюда не уеду…
Наперво, с наивящим старанием посол должен предлагать его – светлейшего князя. Такова монаршая воля. А второй кандидат, из принцев Гамбургских, – про запас, на самый худой конец. Поначалу и называть-то не след.
Бестужев внимал прилежно, сплетая пухлые, розовые пальцы с красными ногтями. А внизу, в конторе купца, превращённой в приёмную, где ещё витал дух затхлых гроссбухов, ожидал аудиенции фон Сакен, президент ландтага.
Высокий, тощий, с маленькой головой, барон поздоровался сдержанно, шевелил сивыми усами хмуро. Примешивая к немецким словам французские, выразил плезир – Курляндия-де польщена визитом знаменитого принца, прославленного шевалье.
– Но не скрою, радость была бы полной, если бы не воинская сила, сопровождающая вашу светлость. Возникли различные, весьма неприятные толки.
