Что же касаемо особы ея императорского величества, то тут про царей ясно сказано: «Царь является первейшим в обществе убийцей, первейшим разбойником, первейшим предателем и нарушителем общественной тишины».
Шешковский встал, зашагал по камере, опираясь на трость, потом повернулся к Радищеву:
– Да, господин коллежский советник, я таких смелых людей до сих пор не встречал. Пугачёв и тот принципа царской власти не отрицал – он себя выдавал за Петра Третьего. Вы же, собственно говоря, чистейший якобинец. Вы не токмо призываете к цареубийству, а с великой сладостью мечтаете об оном. Ведь вот как оно у вас описывается:
После сего мне остаётся спросить: к убийству какой царской особы вы призываете?
Радищев долго молчал, потом сказал тихо:
– Ода «Вольность» почерпнута из разных книг и изъявленные в ней картины взяты с худых царей, каковых история описывает: Нерона, Калигулы и им подобных…
Шешковский наклонил голову вбок, внимательно посмотрел на Радищева, тихонько обошёл его и неожиданно ударил тяжёлым набалдашником в подбородок снизу вверх. Когда арестованный упал, он продолжал наносить ему удары по лицу, приговаривая:
– Вот тебе за Нерона, а вот тебе и за Калигулу…
Радищев потерял сознание, его отнесли в камеру.
На другой день ему предъявили «29 пунктов» – они составлены были в точном соответствии с замечаниями императрицы на «Путешествие из Петербурга в Москву».
На этот раз Степан Иванович Шешковский был гораздо мягче, несмотря на то что Екатерина в своём заключении по поводу «Путешествия» прямо угрожала Радищеву пыткой.
«Вероподобие сказывается, что он себя определил начальником, книгою ли или инако, исторгнуть скиптры из рук царей, но как сие исполнить один не мог и оказываются уже следы, что несколько сообщников имел, то надлежит его допросить, как о сём и о подлинном намерении, и сказать ему, чтоб он написал сам, как он говорит, что правду любит, как дело было; е ж е л и ж е н е н а п и ш е т п р а в д у, т о г д а п р и н у д и т м е н я с ы с к а т ь д о к а з а т е л ь с т в о, и д е л о е г о с д е л а е т с я д у р н е е п р е ж н е г о».
Степан Иванович был сыном приказного, дослужившегося до чина полицеймейстера Коломны, сам с юных лет состоял при розыскных делах, привык и умел «брать в лапу» и при Екатерине прикупал одну деревеньку за другой. Свояченица Радищева – Е. В. Рубановская – продала все драгоценности и снесла деньги к Шешковскому.
Особенно Шешковский интересовался, не было ли у Радищева кого сообщником «к произведению намерений, в сей книге изображённых».
Александр Николаевич не назвал никого.
Было объявлено, что Радищев якобы «покаялся» и признал свою вину. Дело перешло в Уголовную палату и оттуда в Сенат. По точному смыслу резолюции Екатерины, что Радищев «бунтовщик хуже Пугачёва», ясно было: она требовала для него смертной казни. Но ни в одном законе не было пункта, по которому за напечатание неугодной правительству книги можно было бы лишить живота. Наконец сенаторы вместе с Шешковским подыскали основание для приговора Уголовной палаты. Они нашли в старом Уложении 13-й пункт 42-й главы, где сказано:
«А некоторые воры чинят и в людях смуту и затевают на многих людей воровским своим умышлением затейные дела, и таких воров за такое их воровство казнити смертью».
Теперь дело должно было пойти в Совет.
Совет этот был учреждён Екатериной для решения важнейших вопросов 31 августа 1787 года, и в него входили граф Брюс, граф Мусин-Пушкин, князь Н. И. Салтыков, С. Ф. Стрекалов, граф А. И. Шувалов, граф А. Р. Воронцов, П. В. Завадовский и граф А. А. Безбородко.
Многие вопросы (как, например, польские дела) проходили в Совете не без труда и с поправками против первоначальных предположений, и Екатерине, знавшей характер
