Коричневые обуховские пушки позванивали на зелёных лафетах, на Порфирия наносило серую пыль. Пахло конским потом, дёгтем, пенькою новых уносных канатов- постромок.
Порфирий приказал извозчику свернуть в боковую улицу, и только тот раскатился среди цветущих фруктовых садов, как попал между двух эскадронов рижских драгун и должен был ехать между ними. Сзади звенел бубенцами и колокольцами разукрашенный лентами и мохрами бунчук, и запевала сладким тенором пел:
Дзыннь, дзыннь, дзыннь, – дырг, дырг, дырг, – треугольник и бубен сливались с хором.
Подхватил хор:
Лошади сзади фыркали и храпели. Офицеры, весело смеясь, говорили между собою. Запевала заливался:
Гремел хор:
Порфирий словчился свернуть в переулок в обгон драгунского полка и, уже выезжая на главную улицу, был остановлен потоком пехоты. Гремел Старо-Егерский марш, били барабаны, песельники пели в ротах:
Целою ротою, могуче, дружно пели солдаты. Порфирий ехал рядом с ними. Нельзя было обогнать. Толпа народа запрудила улицу.
Хриповатый голос старательно выговаривал слова:
«Видать драгомировскую школу, – думал Порфирий, прислушиваясь к гордым словам старой песни. – Во всём видать! Пустяков не поют…»
«По-суворовски учит! Знает Михаил Иванович солдатскую душу».
