Слушая свои стихи, старец преобразился и словно помолодел на три десятка лет. На глазах его блестели слёзы, а губы непроизвольно шептали любимые строки.
К концу стихотворения голос Мещерского возвысился, он как бы не читал, а пел славу Москве – первопрестольной столице России.
– Отменные стихи. И подлинно русские! – сказал цесаревич. – Мне сразу же захотелось ещё раз побывать в первопрестольной…
– Что и входит в наш маршрут, – вмешался в разговор дотоле молчавший Победоносцев. – А стихи, Фёдор Николаевич, и вправду хороши. Они рождают уважение к старым учреждениям… которые тем драгоценны, что не придуманы. Они вышли из жизни народной и освящены историей и только историей…
– После таких стихов невольно хочется обратиться к Москве и её древностям, – добавил Александр Александрович. – Ведь моё любимое увлечение – археология, раскопки, память предков…
Путешествие по Волге продолжалось на пароходе: из Твери цесаревич направился в Рыбинск, где купечество устроило ему знатный обед, из Рыбинска – в Углич. Огромные толпы повсюду восторженно встречали его. Когда показался Углич, стоящий на правом крутом берегу матушки-Волги и с трёх сторон окружённый хвойным лесом, он напомнил наследнику муравейник: десятки тысяч людей бежали к высокой лестнице, навстречу пароходу.
– Народ наш – невежда. Он исполнен суеверий и страдает от дурных и порочных привычек, – говорил цесаревичу Победоносцев. – Но всё это ровно ничего не значит. Он создаёт в душе свою историю – легенду. И эта легенда – религия и монархия. Она выше любой абсолютной истины…
– Однако как бы сия легенда не обратилась во вред, – вставил слово Козлов. – Она может просто раздавить нас с вами.
В самом деле, едва Александр Александрович, возвышаясь над своей свитой, стал подниматься по лестнице, как многотысячная толпа зашевелилась и заревела. Крики «ура!» и «надёжа наша!» мешались с нечленораздельными восторженными воплями. Люди хлынули навстречу наследнику. Крестьяне и мещане признали в богатыре цесаревиче
– Нет, я не вправе обмануть их! – сказал себе наследник. – И верно то, что я уже не принадлежу себе!
Между тем полицейские старались пробить коридор к коляске, чтобы ехать в собор. Но не тут-то было! Рысаки, испуганные толпой, стали подниматься на дыбы и храпеть, так что кучер не мог совладать с ними.
Цесаревичу, уже севшему в коляску, пришлось выбираться из неё и идти пешком. Двое полицейских с неимоверным трудом прокладывали тропинку в человеческой массе. Кое- как удалось добраться до Преображенского собора, а народу всё прибывало и прибывало. Толпа напирала на железные решётки, окружавшие храм, и они начали рушиться под тяжестью тел.
Седобородый старец протоиерей отслужил короткий молебен под всё усиливающийся гул. «Мы словно на корабле во время бури», – думал Александр Александрович.
– Ваше императорское высочество! – сказал иерарх после целования креста. – Вам не следует идти обратным путём на пароход.
– Отчего же? – спросил наследник. – Полиция поможет нам вернуться так же, как мы
