Наследник медленно обдумывал сказанное, переминаясь своим тяжёлым телом.
– Хорошо, папá, – наконец сказал он. – Я поеду в Данию…
4
А пока что Александр Александрович отправлялся в трёхнедельное путешествие по России.
Его сопровождали брат Владимир, преподаватель законоведения Победоносцев, профессор политической экономии Бабст и художник-маринист Боголюбов, внук Радищева. В свите состояли граф Перовский, адъютанты князь Барятинский и Козлов, перешедшие к нему от покойного брата, и камер-юнкер князь Мещерский. Государь стремился восполнить пробелы в образовании Александра Александровича, а заодно и отвлечь его от любовного чувства.
Интерес поездки заключался уже в том, что это было первое путешествие молодого цесаревича по России и первое его свидание с ней.
Такое же путешествие по России три года назад совершил в сопровождении Победоносцева цесаревич Николай. Правда, тогда маршрут был от Петербурга до Крыма; нынешний же предполагал знакомство с Волгой и её великими и малыми городами.
Будущий государь знакомился с Россией, и Россия знакомилась с ним.
Впрочем, будущий ли государь или просто великий князь, муж Марии Мещерской? Александр Александрович вспомнил своё последнее свидание с дусенькой, прощальные поцелуи и её слова:
– Я никогда не знала, что ваша любовь ко мне так сильна… А о своей любви к вам я не откроюсь никому…
В Китайском кабинете Петергофского дворца наследник перед отъездом меланхолически говорил Победоносцеву:
– Как я мечтаю найти пристань и дом свой! Как хочу обрести семью, покой, детей…
– Да, ваше высочество! – твёрдо отвечал Победоносцев, глядя сквозь очки своим немигающим взором. – Семья – основа государства, и потому первый человек в государстве обязан подавать нравственный пример всем гражданам.
Каждый вкладывал в свои слова особый смысл. Если цесаревич мечтал о фрейлине Мещерской, то Победоносцев позволил себе завуалированный намёк на императора. У Александра Николаевича роман сменялся романом, хотя главной фавориткой оставалась княжна Александра Сергеевна Долгорукая, которую за решительность и влияние на царя прозвали «La grande Mademoiselle»[22]. Впрочем, никто не предполагал, что её скоро сменит дальняя родственница Александры Сергеевны – семнадцатилетняя княжна Екатерина Долгорукая…
Но можно ли упрекнуть учителя, наставляющего своего царственного воспитанника в добродетелях! Владимир Александрович хотел было срезать профессора-правоведа, но вовремя прикусил язык. В Петербурге вовсю шушукались о любовных похождениях юного великого князя, и Победоносцев в своей иезуитской манере мог бы без промедления поставить его на место.
– Поймите, Константин Петрович, – с затаённой грустью сказал цесаревич, – я однолюб и, конечно, буду верен своей избраннице по гроб жизни…
– Знаю, ваше высочество. И всем сердцем радуюсь этому, – отвечал Победоносцев. – Так будьте же теперь таким однолюбом и в отношении к вашей великой невесте – России!..
Из Петергофа путешественники отправились поездом до Твери, некогда удельного княжества, соперничавшего с Москвой. Там наследника встречали губернатор князь Багратион и губернский предводитель дворянства князь Мещерский, дальний родственник Маши. Александр Александрович познакомился с героем войны 1812 года семидесятивосьмилетним литератором и поэтом Фёдором Глинкой и с ветераном-декабристом Матвеем Ивановичем Муравьёвым-Апостолом, восьмидесяти двух лет, которому некогда смертную казнь заменили бессрочной каторгой и который был прощён Александром II.
Наследник плохо знал писания Глинки и охотно передал нить разговора князю Мещерскому.
– Вашими «Письмами русского офицера»[23] зачитывалась вся Россия! – говорил камер-юнкер. – А что пишете вы теперь?
– Полноте! Что я могу нынче писать, – добродушно отвечал старик. – Сейчас я перешёл в разряд читателей…
Мещерский знал о едкой эпиграмме, которой наградил Глинку Пушкин, именовавший его «Кутейкиным в эполетах»[24]. «Дьячок Фита, ты Ижица в поэтах!» – вспомнилось князю. Но он знал и о том, что сам Глинка, боготворивший Пушкина, на это не сердился, прощая гению его колкости.
– Но вы ещё и прекрасный поэт, гордость России, – не унимался Мещерский.
– Бог с вами, – улыбнулся Глинка. – Я всего лишь деятель заштатных годов литературы…
– Заштатных? Ничего подобного! – возразил Мещерский и продекламировал:
