пассажирский и два порожняка.
— Понято, — ответил Андрей и, позвонив стрелочнику, передал распоряжение диспетчера.
А через несколько минут раздался сигнал: короткий, длинный, два коротких.
Андрей пошел встречать поезд. С какой радостью отказался бы он от этой неизбежной служебной обязанности. Он старался не смотреть в сторону входного семафора. Он знал: она там. У него хватило воли на несколько секунд. Бросил взгляд на стрелку: переведена ли на запасный путь — и медленно, с затаенной надеждой повернул голову к семафору… Как ей не стыдно! Будто на посту. Стоит ждет.
Поезд приближался. Андрей развернул красный флажок: никуда теперь не уедет Чеботарев часа полтора, пока не пройдут пассажирский и два порожняка.
Доложив диспетчеру о прибытии шестьсот первого, Андрей посмотрел в окно. Он увидел Чеботарева, бегущего к семафору. Навстречу ему шла Валя…
Андрей встречал и провожал поезда. Механически повертывал рукоятку жезлового аппарата, механически извлекал и передавал машинистам жезлы. Точно автомат, принимал распоряжения диспетчера и докладывал о движении поездов. Он все делал правильно и бездумно.
Неожиданно и очень громко раздались в селекторе слова диспетчера:
— Можете отправлять шестьсот первый.
Казалось, только теперь он начал волноваться. Состояние, как перед катастрофой. Он взглянул на циферблат. Час сорок минут они были вдвоем… Зачем он подсчитывает их время?
Разбудив главного кондуктора, дремавшего на табуретке в соседней комнате, Андрей вручил ему жезл. Как и положено, вышел проводить поезд. Главный, кутаясь в большой брезентовый плащ, торопился к паровозу.
Вскоре раздался долгий, тревожный сигнал отправления. Андрей знал: Чеботарева на паровозе нет. Это помощник зовет своего машиниста. Прошло еще минут пять, и сигнал повторился. Протяжный, тоскливый. Эхо долго пробивалось сквозь лес и где-то растаяло. И снова все тихо.
Андрей сразу увидел Владимира, потому что смотрел на то место, откуда он и должен был появиться. Перескочив кювет, тот побежал по шпалам к паровозу. Поезд тронулся резко, с сильным грохотом и быстро набрал скорость. Андрей смотрел вслед, ожидая прощальных гудков Вале. Когда длинная красная змейка вагонов скрылась в лесу, донесся далекий сигнал: короткий, длинный… Сигнал бдительности. Должно быть, по путям шел случайный прохожий.
Тихо и безлюдно на разъезде. Медленно и бесшумно падают желтые листья. Шагает по дощатой платформе Андрей. Он смотрит на тропку, уходящую в лес. Здесь должна показаться Валя. У края перрона останавливается, стоит минуту и шагает назад. Он не хочет оборачиваться, пока не достигнет конца платформы. Должно быть, забыв об этом, делает несколько шагов и поворачивает голову… Напрасно так долго остается в лесу. Сыро, одета совсем легко…
Он увидел ее на опушке. Она шла, опустив голову. Наверное, поссорились.
Через час Андрей сменился. Он пришел домой, сел за рабочий стол и начал ждать. Перед ним лежали схемы, чертежи, расчеты. Но у него теперь было неотложное дело: ждать сигнала. Что будет потом, он не знал. Ему важно было дождаться сигнала, когда Чеботарев поедет обратно.
Он просидел за столом, сколько мог, и пошел на разъезд.
— Чеботарев не проезжал назад? — спросил он своего сменщика.
— Проехал, паразит. Несся так, что чуть стрелки не разворотил.
Четыре дня Андрей не видел Валю. Он работал, прислушиваясь к гудкам. Сигнала не было.
Узнав, что она заболела, встревожился и в тот же день навестил ее. Она обрадовалась. Оказывается, был грипп, а теперь осложнение на ухо. Оно забинтовано. Под глазами черные круги.
— Ничего не слышу, — улыбнулась Валя. — Понимаете, даже паровозных гудков не слышу.
Она слышала гудки. Она замирала при каждом их звуке. Ждала. Боялась пропустить сигнал.
Андрей пришел на следующий день. Повязки на ухе не было.
— Вам лучше? — обрадовался он.
— Да-а, то есть нет, не могу я больше не слышать. Ей казалось, будто порою слух пропадает совсем.
Иногда она слышит гудки, а бывает, что целыми часами их нет. Не может быть, чтобы поезда так долго не ходили. Она просила посидеть подольше и проверить, все ли гудки она слышит. Казалось, ей безразлично, что он подумает.
Андрей сидел долго. Никогда еще не было так велико желание услышать этот ненавистный сигнал. Гудков было много, но не те, которых они, в тайне друг от друга, ждали.
Андрей ушел, когда стемнело. Моросил мелкий дождик. Домой идти не хотелось. Он не знал, куда идти. Возле закрытого семафора пыхтел паровоз.
— Почему не пускают? — крикнул из будки знакомый машинист.
— Не пускают? — растерянно переспросил Андрей и вдруг рассмеялся. — Сейчас пустят.
Он ловко взобрался на паровоз.
— Сейчас пустят, — повторил он. И хотя тон и вид Андрея показались машинисту странными, он ничего не сказал, когда тот взялся за рукоятку сигнала.
Над разъездом, над поселком, над лесом прокатились могучие гудки: короткий, длинный, два коротких.
КУКЛА
По пятницам в красном уголке депо созывалось оперативное совещание, на котором разбирались все происшествия за неделю.
Первые два ряда занимали машинисты-инструкторы и механики высшего класса — водители тяжеловесных и курьерских поездов. Это умудренные жизнью и трудом люди, солидные, медлительные, с подчеркнутым видом собственного достоинства. Скажите им, что есть профессии, интереснее машиниста, и они смолчат. Только взглянут на вас с сожалением и сочувствием, как смотрит взрослый на неразумное дитя.
Машинист — профессия гордая. В сутолоке перрона не всякий обратит внимание на человека в паровозном окне. Но всмотритесь: властный взгляд, уверенность, воля, даже величие в этой фигуре.
Не только по петлицам можно узнать машиниста в группе железнодорожников. В его облике как бы отражаются чувство особой ответственности за судьбы тысяч людей, доверяющих ему жизнь, гордость за это доверие, вера в собственные силы.
Первым на оперативном совещании докладывал молодой машинист, недавно получивший права управления. В пути у него заклинило диск золотника. Пока он безрезультатно пытался сдвинуть диск, пока вызывали вспомогательный паровоз, пока
