Владимир Николаевич Сашонко
КОЛОМЯЖСКИЙ ИППОДРОМ
Документальная повесть о русском авиаторе Николае Евграфовиче Попове
Жизнь ценится не за длину, а за содержание.
Разбирая как-то журнальные и газетные вырезки, которые составляют часть моей библиотеки, я задержал внимание на одной из них.
Польский журнал «Сьвят», который издавался в Варшаве в пятидесятые-шестидесятые годы нашего века, постоянно печатал в конце каждого номера иллюстрированную информацию под рубрикой «Мир полвека назад». Именно в этом разделе осенью 1962 года была опубликована фотография, которая стала для меня «документом №1» – и в буквальном и в переносном значении этого слова. «Сьвят» перепечатал это фото из популярного английского еженедельника «Иллюстрейтед Лондон ньюс» № 3838, увидевшего свет в дни Первой балканской войны (1912-1913).
На фотографии был запечатлен пилот, сидящий за рычагами допотопного, по нашим теперешним понятиям, аэроплана. Подпись гласила: «Первым в истории летчиком, который погиб в ходе боевых действий, стал русский пилот г-н Попов, который добровольцем вступил в болгарскую армию и был сбит турецкой артиллерией во время разведывательного полета над Адрианополем».
Информация более чем скупая, но... Именно своей скупостью она и разожгла мое любопытство. Как же так: наш соотечественник еще на заре авиации оказался первым в мире пилотом, который героически погиб в бою, а мне – да и не только мне – до сих пор нигде не довелось читать либо слышать об этом.
Пытаясь проверить и тем самым подтвердить столь заинтриговавшую меня информацию, очень скоро я убедился, что она, как говорится, не слишком надежна. Ни в печатных источниках, ни в документах русских и болгарских архивов факт этот не находил подтверждения, хотя и прямого опровержения до поры до времени также обнаружить не удавалось. Нигде не было засвидетельствовано, что во время Первой балканской войны Попов находился в Болгарии. Но чем более углублялся я в этот вопрос, тем сильнее мне хотелось узнать все, что только возможно, о Николае Евграфовиче Попове, человеке героической и одновременно трагической судьбы.
Имя Н. Е. Попова вы встретите и в Большой советской энциклопедии, и в Советской военной энциклопедии. Но только имя, не более. В статье «Авиация» (том 1 СВЭ) можно прочесть, например, что «первыми русскими летчиками были Н. Е. Попов, М. Н. Ефимов, С. И. Уточкин, А. А. Васильев, Г. В. Алехнович, Б. И. Российский и др., полеты которых способствовали популяризации и развитию авиации в России».
И о Ефимове, и об Уточкине, и о Российском, и о некоторых других русских летчиках написано немало и весьма подробно. О Попове же, открывающем список пионеров авиации, – почти ничего. А то, что все-таки можно встретить в отдельных статьях, либо неточно, либо содержит самые общие, очень беглые сведения.
В этой исторической несправедливости нет чьего-либо злого умысла. Просто жизнь Николая Евграфовича Попова складывалась так, что история сохранила память о его подвиге, о его звездном часе, но растеряла факты и детали, документы и живые свидетельства, которые могли бы обрисовать нам образ этого человека.
Сообщение «Иллюстрейтед Лондон ньюс» о гибели Н. Е. Попова, к счастью, оказалось ошибочным. Но оно не было случайным, как не было случайным и то, что именно англичане и французы опубликовали это сообщение, приняв близко к сердцу содержавшуюся в нем печальную весть. Скорее надо считать случайным то, что информация была полвека спустя повторена в своем первозданном виде, без каких-либо корректив и примечаний.
И конечно же, самое время разобраться не только в этой, но и в некоторых других ошибках, а также постараться воссоздать подлинные обстоятельства жизни нашего героя.
1
По обе стороны от Арбата разбегаются узкие переулки, многие из которых до наших дней сохранили свои прежние исторические названия, а некоторые, пусть частично, и свой прежний патриархальный вид. В одном из таких переулков, Староконюшенном, протянувшемся от Мертвого переулка[1] до Арбата, в конце прошлого века стоял старинный особняк, приобретенный богатым купцом-суконщиком, потомственным почетным гражданином Евграфом Александровичем Поповым, который перебрался в Москву из Иваново-Вознесенска, где сколотил весьма крупный по тем временам капитал.
Семья Евграфа Александровича и Александры Васильевны Поповых, по купеческой мерке, считалась небольшой: всего семеро детей – три дочери и четыре сына. Младшим был Николай, который появился на свет 11 июня 1878 года.
Детство его протекало в Староконюшенном. Дом, сад и двор занимали большой участок. Они раскинулись широко и просторно, словно крупная помещичья усадьба с ее бесчисленными хозяйственными постройками. Там были погреба и сараи, коровник и конюшня с сеновалами над ними, птичник, прачечная, дворницкая, особые кладовые, а также два флигеля, густо населенные всевозможным дворовым людом с чадами и домочадцами, с неизменными гостями-земляками. «Все сие согласно древнему московскому укладу», – заметит позже Попов, вспоминая о своем детстве.
«Из всех московских частей, быть может, ни одна так не типична, как лабиринт чистых, спокойных и извилистых улиц и переулков, раскинувшихся за Кремлем, между Арбатом и Пречистенкой, и известный под названием Старой Конюшенной, – писал в 1897 году князь П. А. Кропоткин, видный русский географ и революционер-народник, имя которого теперь носит Пречистенка. – Тут жило и медленно вымирало старое московское дворянство, имена которого часто упоминаются в русской истории до Петра I. Эти имена исчезли мало-помалу, уступив место именам новых людей, „разночинцев”...»
В этих тихих улицах, лежащих в стороне от шума и суеты торговой Москвы, все дома были очень похожи друг на друга. Большей частью они были деревянные, с ярко-зелеными крышами; у всех фасад с колоннами, все выкрашены по штукатурке в веселые цвета. Почти
