Но сколько бы ни иронизировал Христианс, сколько бы ни осторожничал, ни ему, ни Эдмонду, ни Морану, ни Винцирсу, ни тем более «нелетающей летунье» баронессе де Ларош, которая за все время состязаний так ни разу и не смогла продемонстрировать свое пилотское искусство, не угнаться было за славой русского авиатора.
«Русский летун Н. Е. Попов, – писала 1 мая «Петербургская газета», – быстро сделался общим любимцем.
Попов выделяется своей неустрашимостью. Риск третьего дня, к счастью, обошелся для него только поломкой аэроплана.
Вчера по местам, а затем и по кругу ходил лист сбора на приобретение русскому летуну нового аэроплана.
За один день цифра сбора приблизилась к двум тысячам рублей. Это уже одно говорит, какое уважение питают петербуржцы к русскому летателю – победителю воздуха».
Драма и комедия, трагедия и фарс, героическое и смешное частенько ходят рядом. „C'est la vie”, – говорят французы. Такова жизнь. И они правы.
Трагикомическую историю поведал на своих страницах «Петербургский листок».
Рабочий из крестьян Василий Евстафьев, проживавший в доме № 3 по Мясной улице, так увлекся воздухоплаванием, что не пропускал ни одного дня, чтобы не побывать на Коломяжском ипподроме.
– Люди – птицы! Подумать только! Да что там птицы, люди быстрее их летают! – захлебывался он от восторга, делясь впечатлениями со знакомыми и незнакомыми.
Авария с аэропланом Попова подействовала на него удручающе. Он вернулся домой поздно вечером и всю ночь метался, бредил, вскакивал с кровати.
Утром купил поскорее газету.
– Ура, жив и невредим! – радостно возвестил он домочадцам, вбежав в комнату с газетой в руках.
Желая поделиться с близкими подробностями катастрофы, Евстафьев сел на подоконник раскрытого окна и начал читать газету, медленно и восторженно. Потом остановился, словно чем-то ошеломленный, глаза его лихорадочно заблестели, а лицо побледнело.
– Ах, до чего же хорошо Попов и Моран летают! – воскликнул он. – Они выделывают в воздухе такие комедии, что на душе страшно становится. Такие комедии, что вы и представить не можете. Вот я сейчас покажу!..
С этими словами Евстафьев вскочил на подоконник и, разведя руки, точно крылья, «выпорхнул» с четвертого этажа, прежде чем родные спохватились, прямо на мостовую...
Изуродованный труп несчастного был доставлен в покойницкую Петропавловской больницы.
Не его ли, этого безвестного Василия Евстафьева, следует считать первой жертвой русской авиации?..
Жюри состязаний, считая решение судей, поддавшихся шантажу со стороны Христианса и его компании, неверным и несправедливым, срочно запросило по телеграфу Париж, Международную спортивную комиссию, насколько правомерно такое решение.
К началу седьмого дня состязаний из Парижа пришел ответ, который гласил:
«Время может засчитываться при полетах на нескольких аппаратах, если: 1) контракты заключены с пилотами, а не на определенные аэропланы, и 2) если не существует в данном случае специальной оговорки».
Друзья и бесчисленные поклонники Попова ликовали: иностранцы-забастовщики остались с носом и были посрамлены. Им пришлось выслушивать немало колкостей и едких замечаний в свой адрес. На Международную спортивную комиссию жаловаться было некому. Хлопнуть же дверью и покинуть Петербург досрочно они все-таки не рискнули: удерживал манящий блеск золотого тельца.
Волей-неволей пришлось смириться с полученной оплеухой и проглотить столь горькую для их самолюбия пилюлю.
18
«День фатальных неудач, крушений, поломок и едва ли не катастроф» – так охарактеризовали седьмой день авиационной недели «Биржевые ведомости».
«Первое мая – самый несчастный день авиационной недели», – констатировал «Петербургский листок».
Увы, это было и в самом деле так.
Как только у «Райта» заработал мотор, публика заволновалась.
– Попов полетит! – раздались голоса.
Зрители уже предвкушали красоту его полета, но...
Не успел Попов подняться в воздух, пролететь один раз над трибунами, как его аэроплан начал «корчиться в судорогах».
«Опасность громадная, – отмечал один из репортеров. – Попов, играя с жизнью, продолжает полет. Аппарат кувырком летит вниз. Сплющивается, разламывается. Все так и ахнули!.. Полубольной, ушибленный позавчерашним падением, и – опять новая неудача!
Но Попов, беспечный, улыбающийся, выкарабкивается из-под обломков и, снимая теперь уже бесполезный войлочный шлем, как ни в чем не бывало направляется к баракам.
