нечего.
— А я пойду прямо, — решился Аудрюс.
Тант одобрительно кивнул.
— Когда случится беда, вспомните, что я вам говорила и что подарила, — напомнила Кастуте. — Часы помогут тебе, Угнюс, сократить скучные минуты и продлят веселые. Только не забывай на них поглядывать. А ты, Аудрюс, береги бинокль. Если на свою беду поглядишь в бинокль наоборот, она покажется тебе не такой уж и большой, ты поймешь, что из-за нее не стоит переживать и терзаться. А когда выпадет самая малюсенькая радость — например, сядет на цветок пчела или устроится на ветке красногрудая пичужка — погляди на них так, чтобы они показались больше…
Близнецы еще раз поблагодарили Кастуте и Танта и тут спохватились, что не решили, кому достанется палочка-посох. Неужели братья переломят ее пополам? Или один присвоит ее себе? Не долго думая, мальчики протянули палку Танту. Пусть она охраняет дядю от челодралей, человралей и всяких челдобреков. А когда Тант устанет от странствий и забредет к Кастуте или куда-нибудь еще, пусть посадит молодой дубок и привяжет палку к нему.
И тут они обнялись так крепко, что ничего другого не оставалось, как расстаться и пойти своей дорогой.
Страна, где очутился Аудрюс, была какая-то необычная. На удивление быстро оказался он среди людей (а может, челодралей и человралей?), которые ничуть не походили на привычных граждан. Любой взрослый отличался здесь маленьким размером головы. У большинства головенки были с кулак. Зато встречались и такие мужчины и женщины, правда, на редкость мало, на плечах у которых с трудом держались огромные, раздутые головы. Большеголовых, как правило, сопровождали несколько человек с маленькими головками, эта свита всяческими способами, не лишенными вежливости, старалась придержать им голову, чтобы она, такая необъятная и зачастую грозная на вид, не клонилась набок.
Приглядевшись повнимательнее, Аудрюс понял, почему эти странные граждане так недружелюбно на него косятся. По-видимому, их удивляла и даже раздражала нормальная голова пришельца, к тому же ничем не прикрытая.
— Послушай, — обратился к нему какой-то парень, — ты уже не маленький, мог бы и не демонстрировать тут свою несформировавшуюся макушку.
Парень чем-то напоминал Рамунаса, поэтому Аудрюс доверчиво улыбнулся ему и спросил:
— А как я должен ее формировать?
— Носи фуражку нужного размера. Видишь, как я сдавил свою? И каждый день подкручиваю болтик. Теперь уже даже не чувствую, что жмет.
— А зачем это нужно? — не понял Аудрюс.
— Ты что, с луны свалился? Сейчас уменьшишь, зато потом сможешь увеличить. А как же иначе сделаешь карьеру?
— Не доходит до меня, как из крохотного кулачка, — он показал на одного из прохожих, — получается вон такая? — ткнул пальцем в сторону другого, который шагал с двумя провожатыми.
— Ты нарочно меня спрашиваешь! Кто ты вообще такой?
— Я вырос в лесу, — пошутил Аудрюс. — У моего отца, у мамы, у брата — у всех головы как головы.
— Здесь тоже кое у кого такие имеются, но их прячут под фуражками. Чтобы большие могли приказывать, у маленьких не должно быть собственного мнения. В лесу, небось, по- другому… У вас там редко большеголового встретишь.
— Но ты мне толком не объяснил. Как они могут увеличиваться?
— Надувают… Одни говорят, это от похвалы, другие — от жидкости.
— От жидкости?! Какой еще жидкости?
— Как это какой? Обыкновенной. От той, что выпивают.
— Но ведь выпьешь, а потом… опять… выльешь…
— Ага! А ты попробуй подольше не выливать! И голова у тебя станет как тыква.
— Ну, а разве ума от этого прибавится?
— А зачем тебе ум? Знаешь, как люди говорят? Много ума — тощеет сума! Или вот еще: увеличивай макушку — заберешься на верхушку… Кто хочет стать большим, должен сначала побыть маленьким. Ясно тебе?
— Ясно.
— А куда ты направляешься?
— Назад в лес…
— Назад?!. Храбрец ты, однако! У нас даже те, кто идет назад, всем хвалятся, что шагают вперед. Захвати и меня с собой, а?
— А как тебя звать?
— Меня? Допустим, Ик. А тебя?
— Меня? Можешь называть меня Ой.
Пройдя немного, они встретили человека с маленькой головкой, который очень напоминал Аудрюсу Чичирку. Он, скособочившись, волочил большой раздутый портфель.
— Сейчас получу из-за тебя нагоняй, — испуганно сказал Ик. — Это мой папаша…
Отец подозрительно оглядел Аудрюса и осведомился у сына:
— С кем это ты связался?
— Да тут, с одним… он из леса забрел. У него даже фуражки нет, чтобы стянуть голову.
— Из леса, говоришь? — Отец Ика опять уставился на Аудрюса. — Вы что, лесные угодья охраняете?
— Вроде того, — ответил Аудрюс. — Охраняем, насколько можем.
— Ага… Хорошо, — человек с портфелем подмигнул сыну. — Сейчас мы ему подберем фуражечку…
Он расстегнул раздутый саквояж, который был набит до отказа фуражками всякого размера: одноцветными, клетчатыми, полосатыми, с твердыми околышками, чтобы как следует стягивать голову. Шапочник выбрал для Аудрюса, как для сына лесника, темнно- зеленую с козырьком, словно вороний клюв, и с силой нахлобучил на голову, выдирая при этом волосы.
— Погоди, погоди, не жмурься, я еще не стянул твою башку, как надо, — буркнул он.
— Не стягивайте больше, — взмолился со стоном Аудрюс. — Потом я дороги в лес не найду.
— Найдешь, найдешь!.. Не забудь только передать отцу, что мы, твои благодетели, можем и нагрянуть как-нибудь. Пусть припасет для нас несколько славных березок.
— А зачем они вам?
— Березки? Да это же древесина… Для короедов! Дерево они сгрызают, и остается труха…
— Знаю, — подтвердил Аудрюс.
— И эта труха великолепно увеличивает голову. Засыпешь с вечера в ухо две-три ложки, за ночь она разбухнет, и голова раздуется… Так передашь отцу нашу просьбу?
— Передам.
— Ну, до скорого! А мы с сыном устремимся вперед!..
Распрощавшись, они повернули назад. Аудрюс и вправду поплелся в лес. Хотел как можно скорее стащить этот несчастный обруч и хоть немного придти в себя.
